Crestbook

 

Мы публикуем ответы международного гроссмейстера, журналиста и писателя Генны Сосонко на вопросы, заданные участниками форума KasparovChess в рамках проекта “KC-конференции”. Данная конференция – четырнадцатая по счету со времени начала проекта.

Представляемый материал открывается биографической справкой, за которой следуют традиционное эссе, написанное Сергеем Шиповым, и избранные партии нашего гостя, прокомментированные аналитиками сайта Crestbook. В публикуемой первой части конференции читатели найдут размышления Генны о своей жизни до и после эмиграции, о личном видении шахмат, своей шахматной карьере и о коллегах-шахматистах. Публикуются и уникальные фотографии из личного архива гроссмейстера.

Вскоре будет опубликована и вторая часть конференции, в которой читатели найдут ответы на вопросы о шахматной политике, журналистике, писательстве, а также о жизни и увлечениях «вне шахмат». Обсуждение может быть продолжено в специальном треде форума KasparovChess.

 

Генна Сосонко

Краткая биографическая справка:

Генна (Геннадий Борисович) Сосонко (Genna Sosonko) родился в г. Троицке Челябинской области 18 мая 1943 г. Жил в Ленинграде, в 1965 г. закончил географический факультет ЛГУ по специальности экономическая география. В августе 1972 г. эмигрировал из Советского Союза и с тех пор проживает в Амстердаме, Нидерланды.

 

В шахматы научился играть в 10-летнем возрасте. До эмиграции, хотя и был мастером спорта, больше занимался тренерской работой, в частности, помогал Михаилю Талю и Виктору Корчному. На Западе начал активно играть как шахматный профессионал. Международный мастер с 1974 г., международный гроссмейстер с 1976 г. Наивысший рейтинг Эло – 2595: 16 место в рейтинг-листе ФИДЕ в январе 1981 г. (на первом месте тогда был А. Карпов – 2690, Г. Каспаров занимал 6 место с рейтингом 2620). По словам Гарри Каспарова, «резкий рывок, совершенный им в 30 лет, производит сильное впечатление. Сосонко вырос в гроссмейстера мирового класса, в сильного практика и очень неплохого теоретика, шахматиста творческого, ищущего новых путей и имеющего самостоятельные идеи». Карьеру игрока закончил в 2004 г. с рейтингом 2520.

 

Двукратный чемпион Голландии 1973 и 1978 гг. Победитель и призер ряда крупных международных турниров, в частности: Барселона 1975 (1 – зональный турнир ФИДЕ), Лугано 1976 (1), Вейк-ан-Зее 1977 (1-2, с Геллером), Неймеген 1978 (1-2), Амстердам 1980 (3), Вейк-ан-Зее 1981 (1-2, с Тимманом), Тилбург 1982 (3), Поляница-Здруй 1993 (1) и др. Сыграл матчи с Максом Эйве в 1975 г. (1.5:0.5) и Яном Тимманом в 1984 г. (1:1).

 

В составе сборной Нидерландов принимал участие в 11 всемирных шахматных Олимпиадах в 1974-84 и 1988-96 гг. Команда выиграла серебряные медали на Олимпиаде 1976 г. в Хайфе (Сосонко показал лучший результат на своей доске) и бронзовые медали на Олимпиаде 1988 г. в Салониках. С 1996 г. являлся капитаном сборной команды Нидерландов. В 2004 г. ему присвоено звание Старший тренер ФИДЕ (FIDE Senior Trainer).

 

Генна Сосонко широко известен как шахматный комментатор, журналист и писатель. На протяжении многих лет он публикуется в ведущем западном шахматном журнале “New in Chess” (являясь также редактором ежегодника “New in Chess Yearbook”), а также в российском журнале «64» и многих других изданиях. Широчайшее признание читателей и критики получили его эссеистские книги, выходившие на английском, русском, голландском, испанском, чешском и польском языках.

 

Вот что писал Гарри Каспаров в предисловии к одной из книг: «Взору читателя предстает галерея замечательных портретов, написанных с любовью и пиететом к шахматам... Сосонко видится мне сегодня бесспорным пишущим шахматистом «номер один»... Он смог стать по-настоящему свободным человеком, подняться над схваткой, над условностями шахматного мира. Очень важно, что он превосходно знает этот мир и сам является его неотъемлемой частью, однако именно занятая им позиция независимого наблюдателя, зорко подмечающего и хорошее, и плохое, делает его рассказы такими насыщенными и увлекательными. Его портреты – это не журналистика, а литература... Хвала Генне, что он сумел... создать стиль повествования, доставляющий подлинное наслаждение даже самому взыскательному читателю. Хочу пожелать ... как можно дольше продолжать делать то дело, которое он делает лучше всех в мире».

 

На русском языке опубликованы, в частности, книги «Я знал Капабланку», «Мои показания», «Диалоги с шахматным Нострадамусом», «Тогда. Шахматные эссе». На английском языке вышли “The Reliable Past”, “Smart Chip from St.Petersburg and Other Tales of a Bygone Chess Era”, “Russian Silhouettes”.

 

Несколько эссе доступны для чтения в русскоязычных интернет-изданиях:

 

«Чудо» (О Ратмире Холмове)

«ЧИП» Часть 1, Часть 2 (о блице и Генрихе Чепукайтисе)

«Клейменый» Часть 1, Часть 2 (О Евгении Рубане)

«Большой Шлем» Часть 1, Часть 2 (о бридже и Ирине Левитиной)

«Это Вам, Непьющие» (О Михаиле Тале)

«Тогда (предисловие к книге)»

 

С недавних пор Генна Сосонко ведет на сайте Chess-News персональную рубрику "Тогда и сейчас".

 

Мы также публикуем на сайте Crestbook опубликованное в книге «Тогда» эссе “Carus Amicus” о трагически погибшем в Москве несколько лет назад международном мастере и авторе нашего сайта Сергее Николаеве.

 

“Гимназия, в которой учился Пауль Керес. Рядом с памятником эстонского гроссмейстера c Борисом Спасским и Виктором Корчным. Пярну 2007.”

 

Сергей Шипов о Генне Сосонко:

 

Сосонко - наш светоч в царстве тьмы. Он метко освещает образы шахматистов, контуры важнейших событий, тенденции изменений жизни шахматного мира. В одиночку и без конкуренции. Пройдут десятки лет, и именно по его работам наши потомки будут изучать шахматную историю.

 

Трудно сказать, хорошо это или плохо. Хорошо - потому что Геннадий Борисович (к западному "Генна" я так и не привык) честен и объективен, всесведущ и проницателен. Плохо - потому что литературный талант Сосонко слишком ярок, а эмоциональный накал его произведений весьма велик. Так или иначе, это будет история шахмат его глазами.

 

О нашем герое, как о шахматисте, мало кто помнит. Он был талантлив, но слишком мало играл. Главная черта творчества Сосонко - фианкеттированный королевский слон. Белыми он превосходно исполнял каталонское начало, его идеи остаются ключевыми во многих вариантах этого популярного дебюта. Черными Геннадий Борисович любил и умел исполнять вариант дракона в сицилианской защите.

 

Стиль игры Сосонко - динамика, готовность жертвовать пешку за инициативу (особенно на с4), умение нагнетать и поддерживать напряжение. Да не обидится он на меня, но в партиях Геннадия Борисовича чувствуется сила советской шахматной школы. Надежный фундамент, универсализм, общая грамотность. Я полагаю, что многочисленные встречи молодого Тиммана с Сосонко в начале 70-х много дали будущей звезде мировых шахмат - как раз в плане школы, в плане ликвидации изъянов в шахматном образовании.

 

Мне довелось много общаться с Сосонко на этапе Гран-При ФИДЕ в Баку в 2008 году. Меня поразило то, как много он знает обо всём на свете - это настоящий кладезь знаний. Разумеется, потряс его русский язык. Фундаментальный, глубокий, разнообразный. И резким контрастом стало то, что Геннадий Борисович, как оказалось, не смотрел многие классические советские фильмы 70-х и 80-х годов, фразы из которых прочно вошли в наш современный язык. В этом Сосонко похож на Спасского - отъезд из родной страны много им дал, но были и некоторые потери.

 

Уверен в том, что многие ответы Сосонко на вопросы наших читателей станут откровением. Ведь он - человек, про которого когда-то скажут: "Он слишком много знал...".

 

“С Михаилом Талем и Михаилом Подгайцом. Тилбург 1980.”

 

Избранные партии

 

С. Фурман – Г. Сосонко (Ленинград 1964) (комментарии Сергея Иванова)

 

Г. Сосонко – Я. Смейкал (Биль 1976) (комментарии Василия Лебедева)

 

Л. Барцаи - Г. Сосонко (Вейк-ан-Зее 1977) (комментарии Александра Шершкова)

 

Г. Сосонко – Л. Кавалек (Вейк-ан-Зее 1977) (комментарии Виталия Химкина)

 

Г. Сосонко – М. Найдорф (Сан Пауло 1978) (комментарии Василия Лебедева)

 

Р. Кастро - Г. Сосонко (Сан Пауло 1978) (комментарии Виталия Химкина)

 

Г. Сосонко – Р. Хюбнер (Тилбург 1979) (комментарии Андрея Терехова)

 

Г. Сосонко – Б. Ларсен (Амстердам 1995) (комментарии Виталия Химкина)

 

Г. Сосонко – Ф. Георгиу (Вейк-ан-Зее 1981) (комментарии Василия Лебедева)

 

Г. Сосонко – Я. Тимман (Вейк-ан-Зее 1982) (комментарии Василия Лебедева)

 

Л. Портиш – Г. Сосонко (Тилбург 1982) (комментарии Василия Лебедева)

 

Г. Сосонко – В. Смыслов (Тилбург 1982) (комментарии Василия Лебедева)

 

О. Романишин – Г. Сосонко (Поляница Здруй 1993) (комментарии Василия Лебедева)

Г. Сосонко – С. Тивяков (Поляница Здруй 1995) (комментарии Виталия Химкина)

“Мое первое фото в Голландии. Октябрь 1972 года.”

 

Ответы Генны Сосонко на вопросы посетителей форума KasparovChess

 

1. Гражданин мира

 

phisey: Расскажите о своем имени. Кем Вы себя чувствуете? Генной? Геннадием Борисовичем? Gennой?

 

      Меньше всего чувствую себя Геннадием Борисовичем. Можно ли это объяснить тем, что уже сорок лет живу на Западе, где отчества не в ходу? Моей инфантильностью? Состоянием души, не соответствующей паспортным данным? Наверное, всем понемножку.
      Геннадием Борисовичем называют меня молодые люди, когда я бываю в России (да в шутку - кое-кто из близких). Если я поправляю, что можно говорить Генна, молодые не говорят больше Геннадий Борисович, но и на Генна не переходят, обращаясь безлично.
      Историю возникновения имени Genna и о моем единственном тезке в Гронингене я описал в эссе «Генна Адонис». Думаю все же, что Генна, даже с двумя «н», для русского уха звучит не так вызывающе, как имя сына Владимира Ашкенази, которого тоже назвали Владимиром и, чтобы не путать с отцом, стали именовать Вовкой. Теперь это пятидесятилетний мужчина, пианист, имя которого на афишах так и пишется - Вовка Ашкенази.

 

      Хотя Генна Сосонко и не звучало так зловеще как Виктор Корчной, я не мог себе представить, что это имя когда-нибудь вообще будет печататься по-русски. Каждый редактор в Союзе понимал, что спокойнее не употреблять его вообще. Выпускающий спортивных новостей на телевидении получил выговор, когда, не разобравшись, допустил фразу: вничью закончилась партия Сосонко-Петросян из матча СССР-Голландия (Ницца 1974).
      А в статье о турнире в Вейке, где мы разделили первое место, Геллер ни разу его и не упомянул, ограничившись фразой: «только победив в последнем туре, мне удалось догнать лидера».

 

“В 1977 году в Вейк-ан-Зее я разделил победу С Ефимом Геллером.”

      Вообще же – обрубленное или короткое имя очень часто встречается у выходцев из России. Яша Хейфец, Шура Черкасский, Миша Эльман, чтобы назвать несколько.

 

      Сорок лет назад я даже не задумывался, что когда-нибудь имя Генна будет принадлежать седому старику с изборожденным морщинами лицом.
      Когда Сиддхарта покинул королевский дворец, ему было двадцать девять лет. Двадцать девять было и мне, но я ушел из коммунальной квартиры в Ленинграде. Хотя и Сиддхарта, ставший Буддой, и я полностью изменили образ жизни, боюсь, на этом параллели кончаются. (Да простят мне это сравнение оба, как сказал бы Миша Таль).
      Наоборот, когда Сиддхарта ушел из дворца, он знал только роскошь и негу, не подозревая об изнанке жизни. Я же слишком хорошо знал изнанку жизни, а с роскошью познакомился, только покинув место, где родился и вырос. Увы, я так и не стал просветленным, но не знаю, какая последовательность в человеческой жизни более привлекательна.

 

phisey: Есть ли связь имени с менталитетом?

 

      Мой старый друг Лев Альбурт, пламенный патриот Нью-Йорка, а до 1979 года Одессы, говорит, что сам не изменился ни на йоту: Лева, ходивший по Дерибасовской, точно такой же Лева, отправляющийся по Пятьдесят Второй улице Нью-Йорка в ресторан « Русский самовар».
      Он удивляется, когда я говорю, что Гена Сосонко только однофамилец Генны и тем более - Gennы Sosonko и требует разъяснений.
      Я отвечаю, что Гена, которого он знал в стародавние времена, попросту начал в Амстердаме играть роль Gennы и заигрался настолько, что им и стал. Лева смотрит на меня недоуменно, поднимает брови и качает головой.
      Не думаю, что Genna Sosonko я знаю, лучше, чем Генну Сосонко или даже чем Гену Сосонко, но они живут в одной шкуре, и я вынужден иметь дело со всеми.
      Замечу попутно, что в отличие от многих коллег, которые просто не могут функционировать в мире, не связанном с шахматами, я с удовольствием оказываюсь в обществе, где никто не знает о роде моих занятий, и мое имя им не говорит ничего абсолютно.
      Когда вижу порой, как жмутся шахматисты друг к дружке в незнакомой среде, думаю, что шахматы – это скорее какая-то секта, закрытый орден, где все приговорены друг к другу.
      Вспоминаю, как очень-очень известный гроссмейстер сказал однажды, когда был совсем молодой: «А как она могла отказать мне? Мне! С таким Эло!» Не отказавшая ему была, правда, тоже шахматисткой.

 

“Ботвиннику – 80! Брюссель, 1991 г.”

 

vvtitan: Почему Вы эмигрировали из СССР?

 

      Вероятно, спрашивающий еще молод, или, во всяком случае, не так стар, чтобы понять, что такой вопрос заставит усмехнуться каждого, кто жил в той сказочной стране в сознательном возрасте.
      На протяжении двадцати лет, прошедших с момента моей эмиграции до распада огромной Империи, я встречался со многими, очень многими представителями Советского Союза. В турнирах, на Олимпиадах, первенствах мира и Европы. Встречался за шахматной доской или просто в кулуарах соревнований.
      Кто-то был моим другом, когда и близким, другие просто знакомыми, коллегами. Некоторых я знал еще с тех времен, когда сам жил в Советском Союзе, с другими, как например со Смысловым, Ботвинником, Петросяном, Бронштейном, Каспаровым познакомился после того, как покинул Союз.
      Блондины и брюнеты, лысые и длинноволосые, молодые и пожилые, никто из них никогда не задал мне этого вопроса: почему ты эмигрировал? Никто и ни разу! Среди этих людей были поборники строя, как Ботвинник, полностью встроенные в него, как Карпов, критики системы, различной степени накала - от признания ее шероховатостей, как тот же Ботвинник, до страстных ненавистников.
      Что здесь спрашивать? Как в анекдоте с человеком, разбрасывающим антисоветские листовки – чистые листы бумаги: все ведь и так ясно без слов!

 

phisey: Расскажите про Ваш отъезд из страны. Как Вам удалось уехать без скандала?

 

      Смотря, что Вы понимаете под скандалом. Из Ленинграда уезжал мастер спорта, никому особенно не нужный человек. Тем не менее, было устроено собрание всех сотрудников Дворца пионеров: без характеристики с места работы ОВИР не принимал документов вообще. Почему нужна была характеристика с места работы, бог знает.
      Многолюдное собрание началось с того, что женщина, которую я знал только в лицо, начала истово голосить: и каким молоком только его мать кормила! - вынудив меня спросить у ведущей собрание тренерши по художественной гимнастике - мне отвечать на этот вопрос? Это была единственная вольность, которую я позволил себе: случались и резолюции - в характеристике отказать! – после чего человек оказывался в подвешенном состоянии – документы у него не принимали, а на работе травили. На собрании, посвященном «одному необычному вопросу, товарищи», - как открыла его ведущая, каждый из присутствующих должен был сказать, ЧТО он думает о моем поступке.
      Ни один из моих коллег, дабы избежать унизительной процедуры, на собрание не пришел. Один «заболел», другой уехал куда-то на соревнования с детьми. Александр Васильевич Черепков, когда к нему стали приставать еще до собрания, отговорился: «Геннадий Борисович был хорошим тренером, но как человека знал его плохо и ничего сказать о нем не могу...»
      Молодым сейчас трудно оценить, но тогда даже такой ответ начальству был поступком.
      Было заседание лениградской федерации шахмат, было много всего. Но что правда, то правда: я уехал после первой подачи документов и сидеть «в отказе», как Борису Гулько, мне, к счастью, не пришлось.

 

“С Александом Васильевичем Черепковым. Презентация моей первой книги «Я знал Капабланку» Петербург, 2001.”

 

phisey: Как вообще люди того времени превращались из лояльных граждан в беженцев?

 

      Беженцы - сильное слово, я бы сказал в эмигрантов, но не суть важно. Тема эта крайне интересная, обширная и, как ни странно, почти не раскрытая.

 

      Недружелюбие и отрицательное отношение к желающим покинуть родное отечество прослеживается со времен Московской Руси. Отъезд за границу на длительное время, тем более навсегда, не мог служить оправданием: измена! Любопытно, что боязнь “заграницы”, привычка ругать и осуждать все иностранное, иноземное уживалась на Руси со стойким интересом к заморским государствам. Во многом это сохранилось и поныне.
      В те времена было два способа покинуть Советский Союз. Первый – нелегальный, оставшись за границей после турнира в капстране. Последнее – немаловажно: страны Восточной Европы, а также некоторые «дружественные» Советскому Союзу, как например Финляндия, возвращали беглецов обратно со всеми вытекающими лагерно-тюремными последствиями: измена Родине!
      Другой путь – легальный. Игра, с которой согласилось государство, заключалась в следующем: в целях «воссоединения семей» эмиграция в Израиль. Доходило до смешного: человек уезжал от самых близких – мамы, сестры, как было в моем случае, к троюродной тете, которую до того не видел в глаза.
      Эмиграция являлась одной из самых закрытых сфер жизни в Советском Союзе, ее совсем не существовало для СМИ. Инструкции, регламентировавшие выезд граждан из страны, являлись секретными, их содержание не разглашалось. Практический опыт мог приобрести только тот, кто сам добивался разрешения на выезд. Однако, уезжая, человек вывозил и опыт, приобретенный зачастую весьма дорогой ценой.
      Конечно, в 1972 году, когда я покинул СССР, государство было не так жестоко, как в сталинские времена, но каждый, выразивший желание покинуть страну даже законным путем, рассматривался как предатель. Тем более, что речь шла о стране, с которой Советский Союз не имел дипломатических отношений вовсе и которую вкупе с Соединенными Штатами рассматривал как едва ли не самое крупное зло на земле.

 

      Вижу разницу между моей эмиграцией в 1972 году и более поздней - начала 90-х годов, тем более – сегодня. Сегодняшняя эмиграция из России больше похожа на географическое перемещение в пространстве и совершенно не исключает возвращения обратно, не говоря уже о приездах в отпуск или по любому другому поводу.
      Один гроссмейстер, живущий сейчас в Израиле, сказал, покинув Россию в начале 90-х: я переехал из России в Израиль. Я не переехал тогда из Советского Союза, а уехал навсегда. И разница здесь не в терминах и определениях. С таким чувством – прощания навсегда - каждый покидал тогда страну, где родился и вырос. Для меня нет никакого сомнения, что последний вариант, хоть и несравненно более жестокий, оборачивался несомненным плюсом: в становлении характера и выработке правильного мировоззрения.
      Замечу еще, что как и большинство людей, эмигрировавших из СССР, я не представлял своего будущего; я уезжал откуда-то, а не куда-то.

 

      Теперь о психологической стороне дела, Вами, вероятно, имеемой в виду. Были различные градации уезжающих, совсем как в шахматной классификации: от пятого разряда до гроссмейстера. Классификация потенциальных эмигрантов была, пожалуй, еще более разветвленная. Кто-то только задумался – а что было бы, если бы и я… – до уже подавшего документы на выезд.
      Реакцию друзей и знакомых предугадать было невозможно. Приятель тех лет, аспирант университета в Питере, узнав о моем решении, отнесся к нему отрицательно. То же самое можно сказать и о художнике Иосифе Ильиче Игине, на московской квартире которого собирались многие шахматисты.
      «Как же там, Г., сможет без Пушкина, и вообще...» - передавали мне коллеги реакцию Игина.
      А мой родной дядя кричал по телефону: – «выбей эту дурь из головы и как можно скорей!»

 

      Были, конечно, и другие реакции. Типа: я бы сам на это решился, но... Радуга причин, не позволявших сделать такой шаг, переливалась всеми цветами и оттенками. Как правило, эти люди раньше или позже тоже уезжали из страны. Были молча пожимавшие руку, были просто желавшие удачи, причем формы могли быть самыми разнообразными.

 

      В первых числах августа 72-года я повстречал на Невском проспекте кандидата в мастера Аркадия Левина. Аркаша был не просто доктор. Страстный любитель шахмат, он работал в круглосуточном венерологическом диспансере, угол Невского и Литейного и в таком качестве был известен всему шахматному Ленинграду. Маленького роста, с пучками обрамлявших значительную лысину вьющихся волос, Аркаша был похож на веселого фавна, пусть и в возрасте.
      Стояла сильная жара, прохожих на Невском было немного, но когда мы остановились, доктор, помахивая потрепанным кожаным портфелем, стал оглядываться по сторонам: никогда не знаешь, что подумает знакомый, увидев тебя в таком обществе.
      «Слушай, - сказал Аркаша, - это правда, что о тебе говорят?»
      «А что говорят?» – не пощадил я Левина.
      «Ну, это самое... Ну, ты сам понимаешь...»
      Еще раз оглянувшись, Аркаша решился: «Ну, что ты в Израиль собрался..?»
      «Правда» - признался я.
      «М-даа... – протянул симпатичный доктор. – Ну что же тебе пожелать? – спросил он скорее себя самого. - Что же тебе пожелать...» - раздумывал он. Собравшись, Аркаша махнул рукой и выдохнул: «Знаешь, Г., что бы не случилось, трепака все же там не хватай...»

 

      Когда я, едва ли не буквально уже сидел на чемоданах (чемодане), мне позвонил кандидат в мастера Ш. Близки мы не были, но когда взволнованный голос по телефону сообщил, что хочет посоветоваться со мной по крайне важному вопросу, отказать я не мог. Все, зараженные идей эмиграции, составляли тогда одно большое братство и, поняв о каком вопросе хочет посоветоваться со мной Ш., я выбежал на улицу.
      «Дело серьезное, - сразу взял быка за рога Ш., - а ты, Г., здесь специалист. Даже не знаю, что было бы лучше для меня... Понимаешь, мне тут предложили работу во Фрунзенском доме пионеров. Как думаешь, взять ставку, или лучше пойти на почасовую? Если возьму часы...»
      Был вечер 17 августа 1972 года. Дата совершенно точная: утром следующего дня я в последний раз спустился вниз по истертым ступеням лестницы дома на Басковом переулке.

 

      Братство людей, объединенных идеей эмиграции, как правило, не было прочным. Настоящие мотивы отъезда из страны легко обнаруживались, когда человек оказывался за ее пределами. Поэтому я встречал «неожиданно» много несчастных или, наоборот, счастливых людей, покинувших Советский Союз.
      Видел стариков, проживших всю жизнь в России, но после нескольких лет пребывания в Штатах спрашивавших – bedroom, как это будет по-русски? Видел и молодых, плакавших, (повторю: тогда эмиграция означала отъезд навсегда) и предпочитавших за границей говорить только по-русски: они не могли забыть прошлую жизнь, нередко идеализируя и романтизируя ее.

 

“С Майей Плисецкой. Лондон, 2004.”

 

phisey: Как Вам удалось так быстро и успешно адаптироваться на Западе? Долгая подготовка заранее?

 

      Мой ответ на предыдущий вопрос во многом является ответом и на эти вопросы: главное в причинах отъезда, в мотивации.
      Ни «Браун» с тройной головкой, которым я смогу бриться каждый день, как, вздохнув, заметил мне на последней встрече директор Чигоринского клуба Ходоров, ни джинсы «Lee» с неимоверным трудом добываемые моими питерскими приятелями, меня не интересовали вовсе, в отличие от огромного мира, нараспашку открывшегося мне.

 

phisey: Как Вам показались шахматисты Запада после наших, советских? Чувствовали себя представителем более культурного в шахматном плане народа среди неучей?

 

      Без сомнения. Помимо того, что советские шахматисты были значительно эрудированнее, не следует забывать, что последние годы я работал, и довольно интенсивно, с Талем и Корчным.
      Приехав в Голландию и вообще не имея рейтинга, я начал играть в блиц и уик-энд турнирах. Я выигрывал почти всё - и те турниры, в которых не принимал участие Тимман, и те, в которых он играл.
      Выиграл и группу «С» Вейка (1973), а летом того же года в маленьком круговичке, где играли сильнейшие мастера страны (кроме Тиммана и Доннера) удача сопутствовала мне во всех пяти партиях. Меня допустили в первенство Голландии, в котором я поделил первое место, а потом выиграл матч-турнир.
      Но и до знакомства со мной у голландцев был огромный пиетет к советским шахматистам. Ханс Рее, например, говорил не раз, что когда приезжает в Советский Союз, ему кажется - любой кондуктор трамвая играет в шахматы сильнее его.
      Доннер, имея ужасный счет с шахматистами из Советского Союза, так никогда и собрался туда, хотя имел приглашение не на один турнир
      Франс Куйперс, окончив институт и победив в первенстве Голландии, решил попробовать себя на профессиональной стезе. Поехав на международный турнир в Москву (1963), Франс ошибся с выбором страны. Он не занял, правда, последнего места, опередив польского мастера Балцеровского на пол-очка, но все же улов голландца оказался невелик (3 из 15).
      В результате Куйперс выиграл неизмеримо больше: вернувшись в Голландию, он тут же отбросил всю маниловщину, поступил на «Филиппс», где, продвигаясь по службе, достиг значительных постов (сейчас на пенсии). Остались в его жизни и шахматы: на протяжении многих лет Франс был капитаном (и очень хорошим капитаном!) сборной команды страны.

 

“Через пару месяцев после того, как Злодей остался в Голландии. Стоят: Рее, Бём, Лигтеринк, Доннер, Хартох, Корчной. Сидят: массажистка, Тимман, Баумейстер, Сосонко. Сбор перед Олимпиадой в Хайфе, 1976.”

 

phisey: Как сложилась судьба иных уехавших, менее известных, чем Спасский, Корчной и сам Сосонко. Были же Мурей, Альбурт и другие - о которых сейчас мало знают?

 

      Помимо названных Альбурта и Мурея, из Советского Союза эмигрировали в начале и середине семидесятых годов московские гроссмейстеры Шамкович и Либерзон (оба покойные, как и одесский мастер Юхтман – очень колоритная фигура); ленинградский гроссмейстер Лейн и тбилисский - Джинджихашвили, живущие в США. Это были эмигранты самого первого призыва. Леониду Александровичу Шамковичу, несколько лет жившему в Израиле, а потом поселившимуся в Америке, я посвятил отдельное эссе.
      Лев Осипович Альбурт живет уже более тридцати лет в Нью-Йорке и редко покидает город, к которому привык и в котором чувствует себя как рыба в воде. Хотя Альбурт (1945) достиг пенсионного возраста, он продолжает давать уроки и является успешным автором многих книг по шахматам.
      Разменявший в прошлом году восьмой десяток Яков Исаакович Мурей (1941) поначалу поселился в Израиле, потом долгое время жил в Париже, странствовал по Европе. Сейчас Мурей вернулся в Израиль, но в шахматы играет нечасто. Яша прекрасно помнит Москву пятидесятых-шестидесятых годов и говорит о событиях того времени так, как будто они были вчера.

 

“Лев Альбурт, Борис Гулько, Леонид Шамкович. Брайтон Бич. Нью-Йорк 1990.”

 

Valchess: Генна, Вы уехали из Советского Союза в 1972 году. Вы живете в Голландии и часто бываете в разных странах. После Перестройки Вы не раз бывали в России? Кем Вы себя чувствуете? Россиянином? Голландцем? Кем?

 

      На открытии турнира в Вадинксвейне (1979), где играли Карпов, Горт, Кавалек и я, нас представляли послы Советского Союза, Чехословакии, Соединенных Штатов соответственно и премьер-министр Нидерландов – меня.

      Ситуация получилась несколько пикантная: Горт, правда, жил тогда еще в Праге, но Кавалек эмигрировал из Чехословакии в США, а я в Голландию из Советского Союза.
      Не знаю, что говорил чешский посол Кавалеку, но советский посол Толстиков, маленький, хрущевского типа человек, в мое время бывший первым секретарем ленинградского обкома, буркнул после жеребьевки: «Ну Вы, ленинградец, марку держите! Марку, говорю, нашу держите, ленинградец!»
      «Что я Вам могу пожелать», - сказал мне премьер Нидерландов, вытянув мой номер, – знаете голландское выражение: «Держите вымпел!»

 

      После турнира я написал статью, которую назвал «Держите вымпел, ленинградец!», где в числе прочего отметил, что не знал кого слушать и в расстроенных чувствах начал первую партию.

 

      В 1974 году я в первый раз отдыхал в Испании. Что означало название этой страны для человека, родившегося в Советском Союзе, сегодня трудно себе представить. СССР не только не имел дипломатических отношений с Испанией, но рассматривал ее на уровне Германии времен Третьего Рейха, а фамилия Франко упоминалась не иначе как в сочетании «кровавый палач испанского народа».
      Открытки родным в Ленинград шли из Амстердама обычно две недели. Посланные из Коста дель Соль были получены скопом через месяц с небольшим (хорошо еще, что пришли).
      Можно было себе представить, как изучали эти открытки представители компетентных органов, чтобы не отходить от терминологии тех времен.

 

      В гостинице со мной пару раз заговаривал голландец, мужчина средних лет, симпатичный, дружелюбный. Мы летели одним самолетом и, как выяснилось, поселились в одном отеле. С самого начала я решил не вступать с ним в тесный контакт, ограничиваясь приветствиями, пожеланиями «бон аппетит» да односложными ответами.
      Все же на третий день я ввязался в какой-то разговор, и мой собеседник сразу, конечно, установил: «Слушайте, а ведь Вы не голландец!». Отрицать было нелепо.

 

      «Так кто же Вы?» - спросил мужчина.
      «Я – еврей» - сказал я.
      «Ясно, - продолжал мой собеседник - Вы из Израиля...»
      «Нет, сказал я. - Я из России».
      Недоумение возникло на его лице, мужчина задумался: «Так Вы – русский?»
      «Нет, - стоял на своем я. – Я – еврей».
      «Ничего не понимаю, - воскликнул запутавшийся голландец. – Где Вы живете?»
      «В Амстердаме».
      «А где Вы родились?» - продолжал допрос собеседник.
      «В России».
      Он снова задумался.
      «И сколько времени Вы уже живете в Амстердаме?» - прояснял меня настоящий голландец.
      «Уже два года...»

 

      Задумавшись еще на мгновение, он торжественно заключил: «Я все понял. Вы – русский еврей, который случайно оказался в Голландии и теперь живет в Амстердаме!»
      Я согласился с ним на этот раз, и мы, не то чтобы подружились, но на время отдыха у нас установились очень доверительные отношения, если можно так назвать сообщавшиеся мне подробности романа, завязавшегося у словоохотливого голландца с хорошенькой белошвейкой из Антверпена, отдыхавшей в отеле по соседству с нашим.

 

      Я – космополит, во всяком случае, считаю себя таковым. Но не в том зловещем смысле, который вкладывался в это слово в Советском Союзе в 1949, к примеру, году.
      Ближе определение «Словаря русского языка» Ожегова (1978): «представитель реакционного буржуазного идеологического течения, которое под прикрытием лозунгов «мирового государства» и «мирового гражданства» отвергает право наций на самостоятельное существование и государственную независимость, национальные традиции и национальную культуру, патриотизм».
      Если прополоскать это определение и выжать из него идеологическую риторику, характерную для того времени, я – космополит в единственно правильном смысле этого слова, включающим в себя «космос» – вселенная и «политес» – гражданин. Другими словами, человек, считающий своим отечеством весь мир.
      Не знаю, какое объяснение дается сегодня слову «космополит» в России; не исключаю, что ожеговское объяснение, если и было исправлено на общепринятое, сегодня восстановлено.

 

      В свое время за игрой в преферанс одни вистовали, другие говорили – пас. Вместо «пас», кое-кто бросал небрежно: «Без меня». Бывая в России и наблюдая жизнь там из своего прекрасного далека, рад, что могу повторить эти слова.
      Восприятие большинства людей ограничивается одной культурой, в то время как эмигранту знакомы как минимум две. В моем случае расширению мировоззрения способствовали еще два фактора: язык шахмат, понятный человеку на любом континенте, и то, что страна моего проживания очень маленькая, находящаяся в центре Европы, откуда в Германию, Бельгию, Францию, Англию можно добраться за пару часов, чем я с удовольствием и пользуюсь.

 

      С не меньшим удовольствием я мог бы жить в Нью-Йорке, Лондоне или Барселоне, хотя доволен и своим сегодняшним местом проживания.
      Я сижу не между двумя, а между многими стульями и не вижу в этом ничего зазорного, скорее наоборот - горжусь этим и считаю, что человеку в стремительно развивающемся и ставшем таким маленьким мире, сидеть на одном должно быть очень скучно. И мне совершенно все равно, что думают по этому поводу сидящие только на русском, американском или еврейском стульях.
      Я рад, что поселился в стране, знающей свой шесток. На это мне указал Доннер после моей первой Олимпиады в Ницце (1974), где Голландия заняла пятое место.
      «Если бы всё сложилось удачнее с Югославией и с Советами, мы могли бы подняться еще выше», – начал фантазировать я, когда были подведены итоги.
      «Запомни, – сказал Доннер, – из государства, где бронзовые медали уже считаются неудачей, ты приехал в страну, где пятое место в главном финале – большой успех, и это относится не только к шахматам. Ты должен зарубить это на носу и пересмотреть свой менталитет».

 

“Показательная партия Доннер-Сосонко. Эйндховен 1973.”

 

Valchess: Вы, представляя Голландию на многих Олимпиадах, постоянно играли с Вашими бывшими земляками. Как Вы себя чувствовали при этом?

 

      Из многочисленных примеров встреч с моими бывшими земляками приведу один из Олимпиады в Буэнос-Айресе (1978).
      Команда Советского Союза, выигравшая до того все Олимпиады, выступала в Аргентине не вполне удачно и к последнему туру отставала на очко от сборной Венгрии. Но интрига сохранялась: в последнем туре сборная СССР встречалась с командой Голландии, а соперниками венгров была более сильная команда Югославии.
      Часов в одиннадцать вечера у меня в номере раздался телефонный звонок. «Здравствуй, Г., это Миша Бейлин», - услышал я голос руководителя советской команды. - «Хотел бы поговорить с тобой». «Слушаю, Миша».

      «Но это не телефонный разговор».

      Через несколько минут в дверь постучали. «Я думал, что ты так шутишь, - начал Бейлин, - а теперь вижу, что и взаправду...»
      Проходя мимо столика в ресторане, где обедали советские гроссмейстеры, я жаловался пару раз, что всякий раз вздрагиваю, когда иду в свой гостиничный номер 1920, минуя по пути номера 1917, 1918 и 1919. Смеялся, правда, только Спасский, в последний раз выступавший под флагом с серпом и молотом, в то время как Полугаевский с особым вниманием принимался разрезать мясо на тарелке.

 

      «Мы завтра играем с вами, - начал Бейлин, - ты понимаешь прекрасно, какое значение имеет для нас этот матч. У нас трудности с комплектованием команды: Гулько выступает неудачно, а Петросян отказывается играть с тобой черными, поэтому мы очень хотели бы, чтобы ты завтра... Чтобы ты завтра...»
      «Неужели скажет?» – помню, пронеслось в голове. «Чтобы ты завтра не играл...» - закончил Бейлин. Отлегло немного. - «Не забудь, что у тебя сестра еще есть в Ленинграде... А возможности с получением визы у нас, как сам понимаешь, неограничены...»
      «Понимаешь, Миша, я играю не против Советского Союза, а за Голландию, - отвечал я Бейлину кокетливой полуправдой, - и обсуждать здесь нечего. Я играю завтра».
      Мне показалось, что Михаил Абрамович Бейлин остался доволен моим ответом: он сделал все что мог на случай невыигрыша командой золотых медалей (что и случилось), и лично его ни в чем упрекнуть было нельзя.
      «А парень-то оказался не лохом и слабину не дал: понятно, что всем этим обещаниям и посулам – грош цена» - прочел я на его лице.
      Спустя три десятилетия на подмосковной даче Бейлина хозяин признался, что именно такие мысли и пронеслись тогда в его голове...

 

“С Михаилом Бейлиным на его подмосковной даче. 2008 г.”

 

Gildar: Однажды Виктор Корчной на вопрос, ностальгирует ли он по России, ответил, что нет и добавил, что вот у Сосонко действительно ностальгия по Родине. Правда ли это?

 

      Думаю, Виктор Львович пришел к такому выводу, увидев в моей библиотеке множество книг на русском. Или когда, рассказывая какую-то историю, обронил: «Председатель Госплана», - а я прервал его замечанием: «Байбаков, что ли..?» Дело, правда, было в давние времена, но произвело впечатление на маэстро, и он, наверное, перепутал память с ностальгией.

 

      Ностальгии по стране, где я прожил почти три десятка лет, у меня нет. И не потому, что мне было там нехорошо, там ведь остались и близкие, и друзья, и молодость. Просто камни прошлого внутри меня пригнаны к друг другу очень плотно.
      Конечно, я видел и ощущал не раз все особенности – скажем так – советской власти, но чувства ненависти не испытывал; оно вообще мне не свойственно. Неприязнь, особенно в последнее время моего пребывания в Советском Союзе, - да. Может быть, сильное раздражение от той или иной ситуации, в которой оказывался, но не ненависть.
      Но над всеми чувствами кружила беззаботность. Я пребывал в огромном театре, где каждый играл собственную роль по заранее заданным правилам. Свою роль я старался играть весело.

 

      Другое значение ностальгии – “тоска по прошлому”. Хотя я и пишу о прошлом, ностальгии по этому прошлому у меня тоже нет. Я фиксирую его, вспоминаю – когда с улыбкой, когда с печалью или радостью, но тосковать...
      Я всегда был неравнодушен к прошлому, тем более теперь, когда его стало много больше будущего: цифры собственного возраста настолько оглушительны, что не решаешься произнести их вслух, чтобы не испугаться самому.

 

      Некоторые психологи полагают, что в памяти лучше всего сохраняется неприятное. Другие придерживаются противоположного мнения: память рисует человеку прошлое в розовом свете. Мне кажется, я избежал и того и другого. Прошлое надежно хранится в шкатулке моей памяти, которую я открываю по мере надобности.

 

“C Виктором и Петрой у меня дома.”

 

MS: Пишущий человек, живущий в двух культурах одновременно, подобен пчеле, собирающей нектар с разных цветов, попутно их опыляя. Геннадий Борисович, в Вашей прозе, помимо литературных и исторических достоинств, есть инокультурное измерение, которое позволяет читателю (русскому) шире понять мир. А что несёт Genna на Запад?

 

      Что несет Genna Sosonko на Запад – не мне судить. Может быть, еще и потому, что прожив на Западе сорок лет, сам стал его частичкой.
      Во времена Советского Союза, случалось, коллеги и друзья на Западе просили меня прокомментировать какое-нибудь событие в той удивительной стране. Иногда я делал то же самое и для журналистов. Задача эта трудная и неблагодарная: людям, привыкшим к одним измерениям и жизненным ценностям, приходилось оперировать в совершенно не знакомой системе кооординат. Не думаю, что сейчас эта задача по отношению к России стала легче, разве что я стал спокойней.
      Если у меня начитавшиеся газет спрашивают, есть ли коррупция в России, я отвечаю отрицательно и твердо и, не дожидаясь дополнительных вопросов, поясняю, что имеет место разница в определениях: считающееся на Западе коррупцией, в России - образ жизни.
      Несколько лет я вел по радио «Российский клуб в Голландии». Эмигранты из Советского Союза в часовой передаче обсуждали самые разные проблемы Нидерландов, увиденные глазами людей, родившихся в России. Программу мы заканчивали пением гимна СССР. Пели с воодушевлением, все как полагается, как было в первоисточнике – с озарившим нам путь Лениным и с вырастившим нас на верность народу Сталиным. (прослушать в исполнении Краснознаменного ансамбля СССР п/у А.В. Александрова)
      Звукооператоры в студии воодушевлялись и, хотя слов не понимали, аплодировали нам беззвучно за стеклянным перекрытием и поднимали кверху большой палец. Передача пользовалась большой популярностью, и я знаю людей, регулярно и с удовольствием ее слушавших.

 

“Сеанс против Оркестра Концертхебау. За доской - Марис Янсонс и Дмитрий Ситковецкий. Амстердам Март 2012”

 

2. Шахматы

 

vasa: Геннадий Борисович, здравствуйте! Скажите пожалуйста, зачем люди играют в шахматы? Как Вы считаете, шахматы исчерпаемы?

 

      Шахматы, как математическая задача, имеют конечный результат. Белые выигрывают? Ничья? Черные выигрывают? – Да, да, не пугайтесь последнего предположения: в беспристрастной науке можно предположить все. Есть ведь в стоклеточных шашках термин «переразвитие», относящийся к белым.
      Но я дилетант, а не математик и предполагаю, что при идеальной игре с обеих сторон должна получиться ничья: уж слишком много позиций с материальным перевесом не выигрывается.
      Разумеется, это предположение никоим образом не связано с процессом игры, от которого получают (и будут получать) удовольствие миллионы людей.

 

vasa: Какое будущее ждёт наши шахматы? Через 5, 10, 20, 50, 100 лет?

Sibarit: Ваш прогноз о будущем шахмат, основных тенденциях развития.

 

      В будущее, о котором речь идет и в вопросах других участников пресс-конференции, не рискну заглядывать: не могу представить себе, как будут выглядеть шахматы лет через десять-пятнадцать, не говоря уже о более длительном отрезке времени.
      Наука несется вперед с такой скоростью, что, может быть, через десяток-другой лет мысль будет подключена к гигантскому, сложнейшему компьютеру – мозгу, и многие вопросы отпадут сами собой, например, длина юбок у девушек-шахматисток или допускаемое число расстегнутых пуговиц у них на блузке. Здесь молодые читатели сайта непременно поставили бы знак улыбающейся рожицы, но я к этому не привык. Да и не хочу навязывать свои эмоции другим.

 

      Говоря о будущем игры, проще сослаться на авторитеты. Несколько лет назад у Каспарова на пресс-конференции, посвященной выходу очередного тома о его великих предшественниках, спросили, ЧТО он хотел бы прочесть о себе, если кто-нибудь через пятьдесят лет напишет подобную книгу. Каспаров отвечал, что если через пятьдесят лет еще будут играть в классические шахматы, значит не все так уж безнадежно.
      А Владимир Крамник ответ на вопрос, верит ли он в будущее шахмат, предварил фразой: «Позвольте мне начать с того, что я не очень-то верю в будущее человечества...»
      Попробую все же закончить на оптимистической ноте. Думаю, что в будущем, причем очень недалеком, будут цениться вещи, которые сейчас не стоят ничего или почти ничего: чистая вода, незагрязненный воздух, морской прибой, лыжня в хвойном лесу, усеянное звездами небо. Не исключаю, что в этом списке, который каждый может продолжить сам, найдется место и для партии в шахматы.

 

Sibarit: Какие страны будут доминировать в шахматных соревнованиях через 10-15 лет?

 

      Ответить на вопрос о том, какие страны будут доминировать в шахматах через десять-пятнадцать лет, нелегко. Легче всего было бы отмахнуться: Китай, Индия, Вьетнам, то есть, развивающиеся и в других отношениях страны, тем более, что и сейчас в шахматах там заметен очевидный прогресс.
      Но все не так просто. Представьте, что в такой на сегодняшний день добившейся многих звонких успехов шахматной стране как Армения, будет выбран президент, предпочитающий футбол или штангу. Очевидно, произойдет переориентация вложений в виды спорта, и шахматный бум в республике может закончиться.
      С другой стороны – есть традиции, создававшиеся на протяжении многих лет. Я говорю о странах, в которых шахматы были и остаются популярными, в первую очередь – о России.

 

phisey: На сколько ходов в среднем Вы знали теорию в бытность свою практиком (скажем 10 или 15 или 20 ходов). На сколько ходов знают теорию сейчас элитные шахматисты?

 

      Хотя Ваш вопрос несколько абстрактный, были варианты, в которых мои знания простирались даже на большее количество ходов, чем упомянутое Вами. Знание теории у гроссмейстеров сегодняшнего дня много глубже, а линии значительно разветвленнее. Хотя и тогда были курьезные примеры. Так, например, новинка белых в партии И.Новиков-Тукмаков (1984) была применена в глубоком эндшпиле на 36 ходу (36.h4!!). Идя на одну и ту же уже известную из практики позицию, гроссмейстеры должны были знать отклонения и подварианты, прежде чем достигли положения, которое оценивали по разному. Но это было исключением.
      В наши дни есть варианты, где необходимо точнейшее знание тоже до глубокого эндшпиля, причем разветвленность вариантов значительно более высокая.

 

Чик: Здравствуйте, Геннадий Борисович. Прокомментируйте, пожалуйста следующее утверждение: в современных шахматах слишком много науки, сильнейшие гроссмейстеры чаще вспоминают, как сыграли другие, чем думают самостоятельно, возможно произойдёт эволюция игры через 2-3 десятилетия. Если Вы считаете, что эволюция произойдёт, то как конкретно будут изменены турнирные правила, на Ваш взгляд (отмена пата как ничьей, введение некоторых, наиболее логичных позиций из шахмат Фишера в турнирную практику и.т.д.)?

 

      Сегодня гроссмейстеры во время игры вынуждены вспоминать длинные, порой очень длинные анализы, изучавшиеся ими на экране компьютера перед началом партии, или смотревшиеся когда-то.
      В докомпьютерные времена после часового, скажем, размышления можно было натолкнуться на идею, не замеченную при подготовке, или наоборот – опровергнуть новинку соперника. Сегодня же лучше не заниматься импровизацией в дебюте, тем более в условиях жесткого контроля времени. Применение новинки в наши дни имеет значительно больший эффект: соперник понимает, что эта идея была выверена (если не предложена) Великим и Безжалостным.
      Не думаю, что изменение правил игры (отмена пата как ничьей и т.д.) пойдет на пользу шахматам. Не проще ли тогда выдумать новую игру?

 

“Победитель зонального. Барселона, 1975.”

 

vasa: Что же всё-таки нынешние шахматы - спорт, наука, искусство или что-то ещё?

Valchess: Генна, не знаю, читаете ли Вы шахматные форумы, но на них постоянно идут споры (в которых участвуют и гроссмейстеры!) касательно т.н. «золотого века шахмат».

Одни говорят: вот раньше шахматы были (во всяком случае, в Советском Союзе) чрезвычайно уважаемым занятием, в которое так или иначе были вовлечены миллионы: великих чемпионов все знали, залы, в которых проходили турниры, ломились от зрителей, по Центральному телевидению комментировались партии матчей на первенство мира и шли уроки «Шахматной школы», в газетах велись шахматные отделы, книги выходили стотысячными тиражами, количество детей, занимавшихся шахматами, зашкаливало, а значит профессионал мог и тренерской профессией зарабатывать... А сейчас – крупнейшие турниры проходят в отсутствие зрителей, профессионалы жалуются на скудные заработки, на телевидении шахматы отсутствуют в принципе, хороший тираж шахматных книг – несколько тысяч экземпляров, и то продать не могут, дети интересуются чем угодно, но не шахматами и т.д.

Другие отвечают: престиж шахмат был искусственным – они процветали только в одной стране, где государство вкладывало деньги по идеологическим причинам; зато теперь количество турниров в мире резко выросло, как и доступ на них, профессионалов в мире (да и в России) стало неизмеримо больше и большинство из них худо-бедно зарабатывает (а элита так вообще купается в деньгах), книг выпускается намного больше, в Интернете играют сотни тысяч и т.д. Это и есть «золотой век», просто надо открыть глаза и перестать ностальгировать по ушедшему навсегда прошлому!

- А каково Ваше мнение? Был ли когда этот «золотой век» - или, быть может, он еще наступит? Или шахматы окончательно приобретут маргинальный статус одной из многих квази-интелллектуальных игр, которые никто не причисляет ни к «науке», ни к «искусству», ни даже к «спорту»?

 

      Ваша мысль, что шахматы получат «статус одной из многих квази-интеллектуальных игр, которые никто не причисляет ни к «науке», ни к «искусству», ни даже к «спорту»?» – вполне реальна. Не думаю, однако, что даже в этом случае шахматы исчезнут вовсе: замечательная игра очень сообразуется с человеческой природой, в которой элемент соперничества, желание доказать, что ты лучше, сообразительней, искусней другого – заложен изначально. Но еще раз – не рискну заглядывать даже в обозримое будущее, тут с прошлым-то не разобраться.

 

      Шахматные книги стотысячными тиражами выходили только в одной стране – Советском Союзе. Не знаю, что происходило в странах Восточной Европы, подозреваю, что цифры были ниже просто-напросто в связи с тем, что население этих стран уступало по численности СССР, но тенденция была такая же.
      В Западной Европе и США, где всё подчинялось законам рынка, картина – по части шахматной литературы – была такая же, как и в России сегодняшнего дня.

 

      Наименований шахматных книг в наше время значительно больше. Это относится к России, где шахматную книгу теперь не издает только ленивый, и к Западу, где тоже наблюдается книжный бум. Многие из этих книг посвящены дебютным вариантам; им уготована жизнь бабочки-однодневки: порой они устаревают, еще не выйдя из типографии.
      Немало книг делается при помощи ножниц и клея, и слово компиляция еще звучит комплиментом для них. Рецензия Тони Майлса на одну книгу такого рода состояла только из одного слова: барахло!

 

      Понятие книги, как и все в наше время, подверглось инфляции. Не говоря уже о том, что весь рынок бумажной продукции зашатался, что же говорить о шахматной литературе?
      Не промахнулся ли Гуттенберг, когда полтысячи лет назад выпустил первую книгу, отменившую во многом процесс запоминания?
      И не является ли эта мысль по отношению к шахматам еще более актуальной? Ведь память (не компьютерная, а обычная человеческая) стала сегодня одной из самых важных составляющих в подготовке шахматиста на высоком, да и на среднем уровне. Мало обнаружить идею, проанализировать вариант, занести его в тело компьютера. Необходимо еще и ЗАПОМНИТЬ его. Именно памяти хочу посвятить в ближайшее время размышления о природе современных шахмат.

 

      Что же касается гигантской армии тренеров и самых различных околошахматных людей – и это явление тоже было характерно только для стран Восточной Европы.
      Когда мои коллеги из Советского Союза приезжали на турниры в Голландию, я спрашивал у них порой – сколько профессиональных шахматных тренеров насчитывает королевство Нидерландов?
      Отвечали по-разному – кто-то называл цифру сто, другие, не мелочась – несколько сотен, реалисты - десять, но никто не назвал правильного числа: ноль. Ноль! Была символическая ставка тренера, и то в федерации боялись, что каждый год ее урежут, а то и отнимут вовсе. Но эта ставка была только довеском, не обеспечивавшим прожиточного минимума, и получавшие ее, зарабатывали на хлеб будучи учителями, инженерами или служащими.

 

      Шахматы вместе с интернетом вошли практически в каждый дом, и человеку совсем необязательно посещать турниры. Когда я вижу цифры заходов на сайты, где транслируются партии (а на многих они к тому же комментируются и обсуждаются любителями), констатирую, что интерес к шахматам совсем не уменьшился. А ведь дома не надо выключать телефон, можно громко разговаривать, не боясь, что тебя выведут из зала, отлучиться на время, попить чайку, не отрывая глаз от экрана и т.д. и т.п.
      А тысячи партий, играющихся по интернету в любое время дня и ночи? Соглашусь с теми, кто утверждает, что надо открыть глаза на реальность и не говорить о падении интереса к игре. При этом не запрещено ностальгировать по навсегда ушедшему прошлому, но не считать, что оно было несравненно лучше, как полагают почти всегда люди в возрасте.

 

“С Рафаэлом Ваганяном и Марией Музычук. Марианске Лазне, декабрь 2011.”

 

Gildar: Здравствуйте, Геннадий Борисович! Заранее спасибо за ответы. Успехов Вам на поприще шахматной журналистики и публицистики. Есть распространенное мнение, что шахматы все время идут вперед касаемо силы игры шахматистов. Так ли это, и будет ли прогресс в ближайшие 20-30 лет?

 

      Cпасибо и Вам за добрые пожелания.
      С мнением, Вами высказанным, я не знаком. Думаю, что вследствие того, что сегодня компьютером пересматриваются оценки многих позиций, уточняются понятия «с богатой компенсацией за пешку», тем более – «с давлением» и т.д., создается впечатление, что «шахматы все время идут вперед касаемо силы игры шахматиствов».
      На самом деле – переиначу талмудическую премудрость: «Время стоит на одном месте, это мы проходим.» – Шахматы все время остаются шахматами, это новые поколения с помощью еще более мощных программ открывают в них все больше и больше дотоле не исследованного.

 

vasa: Правда ли, что шахматы развивают интеллект?

 

      Чтобы ответить на Ваш вопрос, надо дать определение интеллекта. Уже это не так-то просто: по поводу интеллекта существует много мнений, причем они не идентичны друг другу.
      Но если принять за определение интеллекта - умственную возможность делать заключения, планировать, решать проблемы, абстрактно мыслить, понимать сложные идеи, быстро обучаться и учиться на основании опыта, шахматы помогают этому процессу.

 

      Хочу сразу оговориться: шахматы очень часто связывают с умом. Это, конечно, неправильно. Ведь никому не придет в голову сказать о выдающемся конькобежце или боксере, что уже по определению это - умный человек, в то время как о шахматистах высокого уровня такое слышишь сплошь и рядом. Объяснение очевидно: в шахматах борьба ведется посредством интенсивной работы мозга, поэтому люди, добившиеся успеха на этом поприще, рассматриваются как «очень умные». Отождествление понятий «умный человек» и «замечательный игрок в шахматы» общепринято. Бенедикт Сарнов в своих мемуарах пишет, например, о Ботвиннике, что «не будь он умным, разве удалось бы ему стать чемпионом мира по шахматам?»

 

      Сократ, побывав у известных политиков, ораторов, художников и ремесленников, заметил: «Все они грешат главным заблуждением: так как каждый из них хорошо знает свое дело, то полагает, что мудр и в других отношениях».
      За две с лишним тысячи лет со времен Сократа человечество в этом смысле мало изменилось. За обедом у Эптона Синклера жена писателя стала оспаривать какое-то высказывание Эйнштейна. Возмущенная такой наглостью, жена ученого воскликнула: «Как Вы можете? Мой муж - величайший ум современности!». На что хозяйка дома невозмутимо заметила: «Но ведь он же не может знать все!»
      Черта эта нередко встречается и у добившихся успеха шахматистов: превосходство, доказанное в специфическом мыслительном процессе, порождает чувство, что это превосходство распространяется и на другие области, в которых они значительно менее компетентны.
      Окружение такого человека нередко только укрепляет подобную иллюзию: не может же человек, превосходящий всех остальных в процессе, связанном с напряженной умственной работой, не обладать такими же способностями и в других областях?
      Увы, может. Это специфическая, очень специфическая область деятельности мозга, не связанная напрямую с какими бы то ни было другими. И глупых шахматистов никак не меньше, чем глупых рабочих, полицейских, инженеров, врачей или актеров.

 

phisey: Расскажите про шахматную топономику Голландии. Как относятся к этому обычные люди? Может какая интересная история есть?

 

      На Западе профессиональные шахматы в современном смысле слова появились только во второй половине прошлого века. Если сильнейшие игроки для самих шахматистов и любителей игры и раньше были героями, общество смотрело на редких чудаков, сделавших настольную игру предметом заработка, в лучшем случае с недоумением.
      Шахматы в качестве профессии?!? Помимо того, что это было рискованной авантюрой, разве это занятие для настоящего джентльмена? Прилично ли делать благородное хобби средством для заработка?
      Даже завоевание Эйве звания чемпиона мира мало что изменило в этом смысле, а решение Хейна Доннера, «анфан террибля» голландских шахмат, объявившего себя в конце сороковых годов шахматным профессионалом, было расценено скорее как провокация, нежелание работать, чего он сам, кстати, и не отрицал.
      Постепенно ситуация стала меняться. Ханс Рее закончил математический факультет университета, но работать по специальности не стал. Еще дальше пошел Ян Тимман: он высидел только первый час лекции и ушел, чтобы никогда больше не возвращаться в университетские стены. Автор этих строк поселился в начале семидесятых в Амстердаме, да и другие шахматисты выбрали путь профессионализма.
      Голландский мастер Берт Энклаар работал учителем в школе, но страсть к шахматам возобладала. Его карьера складывалась вполне пристойно: он стал международным мастером (что звучало в те времена совсем по-другому), однажды Энклаар поделил первое место в чемпионате Голландии, пару раз выступал в составе сборной на Олимпиадах. Понятно, что заработок шахматного профессионала не мог сравниться с жалованьем школьного учителя, и Берт держался на плаву, только ведя рубрику в газете.
      Отправившись с ним однажды на уик-энд турнир и шествуя среди других шахматистов к турнирному залу, я услышал замечание какого-то любителя, знавшего его по прежней работе: «Берт, а я-то думал ты уже на белом мерседесе разъезжаешь...»
      Но такое замечание было редкостью (сейчас почти уверен - шуткой), потому и запомнилось. Чаще приходилось выслушивать другое: и вы можете зарабатывать этим на жизнь? Думаю, однако, что в мое время фамилии гроссмейстеров в Голландии были знакомы всем, тем более, что обладателей высшего звания было раз-два и обчелся. Поэтому никто не удивлялся, что гроссмейстеры - профессионалы.
      Инфляция гроссмейстерского титула коснулась, разумеется, и Голландии. Только позвонив в федерацию страны, мне удалось выяснить количество гроссмейстеров в Нидерландах сегодня (2012) – 33. Эта цифра, включает, правда, и обладательниц высшего звания.
      Конечно, слово «гроссмейстер» до сих пор звучит эффектно, и любое усиление этого слова с приставкой «супер», «элитный» и т.д. вызовет скорее подозрение публики. А инфляция – так с ней надо бороться (надо было бороться) не дополнительным печатанием денег, а ставя более жесткие требования к золотому покрытию их. Боюсь, правда, что теперь уже поздно.
      Число людей, играющих в шахматы в свое удовольствие, в Голландии не уменьшается. И переполненные залы в Вейк-ан-Зее, где проводится множество самых различных по силе турниров, и летние фестивали в стране, свидетельствуют об этом. К тому же никто не знает числа незарегистрированных шахматистов: ведь есть немалая армия играющих дома с компьютером или по интернету.
      Клубов в российском понимании этого слова, то есть открытых ежедневно или ежевечерне, в Голландии нет. Голландский клуб – это помещение, открытое раз в неделю и только по вечерам. Это может быть какой-нибудь офис, помещение в школе, библиотеке или спортивный зал. Там проводятся соревнования, порой тренировки молодых, иногда сеансы одновременной игры, блиц-турниры.
      Раз в месяц по субботам играются туры командного чемпионата страны. Голландия – маленькая страна, и в амстердамский клуб, например, приезжают шахматисты из Гааги - это около часа езды, на машине и того меньше. Или в гронингенский клуб - из Роттердама. Это более длинный путь, но и он не превысит двух часов.
      В мастерской лиге играют гроссмейстеры и мастера, нередко варяги. Чаще всего это немцы: Германия ведь совсем рядом. Большинство приезжающих из Германии родились в Советском Союзе или в странах постсоветского пространства. Последний тур все десять команд играют по традиции вместе.
      Сила команд зависит исключительно от спонсора. Много лет кряду чемпионом страны была команда из Хилверсума, которую спонсировал ван Остером. Когда финансовые вливания прекратились, гроссмейстеры, выступавшие за Хилверсум, разбрелись по другим клубам. Последствия не замедлили сказаться: в момент, когда я пишу эти строки (сезон 2011-2012 годов), ничто уже не может спасти бывшего чемпиона от вылета в низшую лигу.
      Помимо первой лиги, имеется вторая и третья. Есть и различные региональные лиги, затрудняюсь назвать их общее число, но довольно много. Это сплошь любительские команды.

 

      В каждом кафе Голландии можно увидеть доску, расчерченную на шестьдесят четыре квадрата. С другой стороны доски квадратов сто – для любителей шашек.
      Но чисто шахматные кафе исчезают. В Амстердаме, например, раньше была парочка кафе, где анализировали, блицевали, нередко и на ставку. Правда, тут же можно было увидеть и картежников, частенько проводивших за этим занятием время до глубокой ночи, и сражавшихся в бэкгаммон. Но известно: на такой публике много денег не заработаешь – закажут чашечку кофе или кружку пива и сидят себе весь вечер.

 

“В фойе зала Мориаан в Вейк-ан-Зее - стенд с фотографиями победителей всех турниров. 2005 г.”

 

3. Шахматист

 

vasa: Когда Вы поняли, что шахматы – Ваша судьба? Или у Вас просто не было выбора?

 

      Когда я учился в десятом классе, тренер ленинградского Дворца пионеров Владимир Григорьевич Зак спросил меня, куда я собираюсь поступать. Я сказал, что не знаю.
      «А почему бы тебе не пойти на географический факультет университета, - предложил Зак. - Там замдекана Сергей Борисович Лавров, мой ученик, большой любитель шахмат, так что проблем с выездом на соревнования у тебя не будет. К тому же учиться на геофаке легко. А не понравится – перейдешь на другой факультет».

 

      Так я оказался на географическом факультете. Учеба на геофаке, где училось много спортсменов, гарантировала массу свободного времени, и факультет имел репутацию «спортивного факультета с легким географическом уклоном».
      Пять лет пролетели как день, и я сам не заметил, как закончил университет, специализировавшись по экономической географии капиталистических стран. В шахматной энциклопедии, изданной в Англии, по этому поводу замечено: «уже тогда готовясь к жизни на Западе»...
      Мне было двадцать два и я просто не задумывался тогда о выборе жизненного пути, а слово «судьба», употребленное Вами, меня бы рассмешило. С тех пор прошло сорок с лишним лет, и я все еще размышляю, по правильному ли пути я пошел.

 

Valchess: Расскажите немного о Ваших первых шагах в шахматах, о тренерах. Как Вы теперь оцениваете свои успехи в детско-юношеских шахматах в контексте всей карьеры?

 

      В шахматы я научился играть в Ленинграде, где прожил первую половину жизни. Играть меня научила мама. Денег на покупку шахмат в семье не было, и мы играли на старой, протертой очень доске кусочками нарезанной бумаги, на которых мама написала названия фигур. Обычно мама открывала игру двумя центральными пешками одновременно.
      Я, естественно, следовал ее примеру, сохранив с тех пор любовь к игре по центру.
      Мама, бабушка, сестра и я жили в одной комнате коммунальной квартиры, в которой было еще четверо съемщиков. Что мы жили в ужасающей бедности, я узнал только очутившись на Западе. В Ленинграде я просто не очень задумывался об этом, да и многие жили не лучше.
      Первый поход во Дворец пионеров закончился неудачей. Детей, желающих заниматься шахматами, было очень много и, чтобы выявить лучших, тренеры давали сеансы одновременной игры.
      Я играл с Владимиром Григорьевичем Заком и начал партию французской защитой, но на втором ходу вывел ферзевого коня. Зак спросил, сколько мне лет и знаю ли я, как следует играть в этом положении. Вместо ответа я жестом предложил ему продолжать игру. Отбор я, естественно, не прошел и только со следующего года начал заниматься в шахматном клубе Дворца пионеров.
      Шахматам я тогда предпочитал футбол, но смелый бросок в ноги вышедшему к воротам нападающему закончился столкновением с ним и сломанной рукой. Это произошло на футбольном поле Таврического сада, в шахматном павильоне которого в то лето работал мастер Андрей Михайлович Батуев, замечательный человек, профессиональный певец, обладатель сильного баритона, певший даже одно время в Государственной Капелле. Хорошо вижу его сейчас: густые черные брови над глубоко посаженными глазами, крупно вырубленный, с горбинкой нос; в руках старый кожаный портфель с металлическим треугольничком, с выгравированными на нем поздравительными словами. Покончив с шахматными обязанностями, Батуев мог часами сидеть в том же Таврическом саду перед клетками с животными, которых был большой знаток и любитель. Именно в Таврическом саду я получил третий разряд и был принят во Дворец.
      У меня не было постоянного тренера, но я мог обратиться к любому: Владимиру Григорьевичу Заку, другому Владимиру Григорьевичу - Кириллову, Василию Михайловичу Бывшеву или Александру Васильевичу Черепкову. В мой последний школьный год я ходил в Чигоринский клуб к Семену Абрамовичу Фурману. Всех их я вспоминаю добрым словом.
      Оценивая свои успехи в детско-юношеских соревнованиях, думаю, что слово «скромные» вполне уместно, хотя я и выступал за сборную команду города во всесоюзных юношеских соревнованиях.

 

“Сеанс со Спасским, я крайний справа. 1956 г.”

 

vasa: Геннадий Борисович, скажите, rакая у Вас в детстве была любимая шахматная книга?

 

      Обычно первая книга, как и первая любовь, не забывается. Для меня такой книгой был увесистый том Лисицына «Стратегия и тактика шахматного искусства».
      Не второе издание в зеленом переплете, а самое первое – синее, с посвящением Ленинско-Сталинскому Комсомолу.
      После прочтения книги Лисицына я развивал чернопольного слона на g5, ставил ферзя на d2, с тайной надеждой ожидая хода h6. Затем немедленно жертвовал фигуру и бросался в атаку. Период этот длился сравнительно недолго: обжигаясь на молоке, я стал осторожнее, и в моей дальнейшей карьере чаще, чем следовало бы, дул на воду.
      Большого формата, прекрасно изданная книга Кобленца «Школа шахматной игры» тоже была одной из моих первых книг, и я рад, что в дальнейшей жизни был близко знаком и с Георгием Михайловичем Лисицыным и с Александром Нафтальевичем Кобленцем.
      Вспоминаю, что в одном из интервью Таль тоже называл книгу Кобленца особенно любимой в детские годы. Не думаю, что это был просто дружеский жест по отношению к своему тренеру – книга была действительно хороша.

 

“Чемпионат Буревестника в Сухуми 1965 г.”

 

stirlitz: Ваши шахматные успехи резко пошли вверх после эммиграции из Советского Союза. Как Вы это объясняете? В СССР что-то сдерживало Ваше шахматное развитие?

 

      Когда я спрашивал Смыслова: «Вот другим, В.В., не удалось дважды кряду выиграть турнир претендентов, а вот Вам... - Смыслов только улыбался. - Так то ж я...»
      Мог бы ответить теми же словами: так то ж я! - но попробую сделать это более развернуто.
      Ничто не сдерживало мой рост в Советском Союзе: препятствием к моему росту был я сам. Мое разгильдяйство (можно употребить и более сильное словцо), безалаберность, лень.
      Резкая перемена обстановки после эмиграции из СССР оказалась во всей смыслах благотворной для меня. Заставила серьезней отнести к тому, что стало моей профессией, вынудила, наконец, по-настоящему заняться шахматами.
      Был еще один момент, который я хотел бы отметить и который тоже сыграл немаловажную роль в моем росте. Знаю, что вопросы о турнирах с моим участием решались в Советском Союзе на самом высоком уровне. Так в 1974 году, увидев имя Sosonko в списке участников главного турнира в Вейк-ан-Зее, руководство федерации шахмат страны решило на всякий случай вообще никого не посылать на турнир.
      Об этом мне сообщил взволнованный директор фестиваля, а Виктор Корчной, игравший тогда еще под советским флагом и позвонивший с какого-то заграничного турнира, посоветовал поскорее начать играть и в других турнирах, чтобы тоже закрыть их для советских гроссмейстеров.
      Председатель Спорткомитета страны Сергей Павлов строго выговаривал в Москве секретарю ФИДЕ за широко разрекламированный матч Эйве-Сосонко: экс-чемпион мира не должен забывать, что он к тому же президент ФИДЕ, и ему не подобает играть матч с эмигрантом. Что он никого другого не мог выбрать?
      Запрет на имя в той, не существующей сейчас стране, являлся очень сильным стимулом в моей шахматной карьере и приносил какое-то тайное удовлетворение, которое я не могу выразить словами.

 

Valchess: Какой свой турнир считаете лучшим в карьере?

 

      Если судить по результатам, наверное, оба турнира в Вейк-ан-Зее (1977, 1981) где мне удалось разделить победу, были лучшими. Был еще дележ второго места в том же Вейке (1979), очень сильный ИБМ (1980), где я был третьим, Интерполис (1982) - дележ третьего места. Я не упоминаю выигранный зональный в Барселоне, первенств Голландии, десяток других соревнований, где мне сопутствовала удача. Но те турниры были средненькими, а вот названные – действительно сильными гроссмейстерскими; в них практически отсутствовали слабые игроки.

 

“Каждый год я снимаюсь в зале Мориаан на фоне собственных побед в Вейк-ан-Зее 1977 и 1981 годов. Увы, с течением времени сходство с фотографиями все меньше и меньше.”

 

Valchess: Какую свою партию считаете лучшей?

vasa: Какой ход, сделанный Вами за карьеру, Вы считаете самым-пресамым? Какая комбинация доставила Вам наибольшее удовольствие?

 

      Что касается лучшей партии, комбинации и хода, отпишусь: короткая партия с Хюбнером (1979), где мне удалось провести комбинацию, пусть и простенькую, но радующую глаз, да и ход, открывающий ее – 14 С:d5 не бог весть какой, хотя на самом деле самым трудным был, на первый взгляд, только льющий воду на мельницу черных ход. 9.К:d5! Влюбленный в атаку Леонид Шамкович очень хвалил меня за эту неочевидную идею.

      

      14 С:d5!

 

vasa: Ваша лучшая новинка? Теоретические идеи?

 

      По части теоретических идей назову каталонское начало, систему с 10.Сd2, введенную в шахматы на высоком уровне мною. Когда Карпов впервые столкнулся с ней, он спросил после партии: «А это что еще за п....ый ход?»

 

      

      10.Сd2! (Г. Сосонко - Р. Бирн, Женева 1977).

 

      Кое-что в варианте Дракона, система с 13...Лc5, названная Каспаровым «защитой Сосонко».

 

      

      13...Лc5! (Л. Барцаи - Г. Сосонко, Вейк-ан-Зее 1977).

      Что-то в системе с 5.Фb3 в Грюнфельде. Однажды, проиграв мне партию в варианте с 5.Фb3 в защите Грюнфельда, Корчной заметил – «да, Вы в этом варианте, батенька, собачку съели...»

      Попытка, пусть не всегда и удававшаяся, нивелировать позицию после 1d4 d5 2.Кf3 (что я считал менее точным, нежели 2.с4) Кf6 3.c4 c5!? Я и до сих пор уверен, что при таком порядке ходов черные уравнивают без труда.

 

      

 

      Считается, что я однажды применил новинку на 28-м ходу – в партии Сосонко-Кавалек, Вейк-ан-Зее 1977. Ход 28.g4 несложный, хоть и выглядит эффектно. На самом деле, я подверг позицию анализу до 28 хода, а новинка заключалась в самой расстановке фигур.

 

      

      28. g4

 

      Многие идеи в защите Рагозина, даже, если кое-какие из них в дальнейшем подверглись уточнению.
      Комментируя решающую партию матча с Корчным (Лондон 1983), Каспаров, ссылаясь на мою партию с Тимманом (1982), писал: «хотя Сосонко не смог использовать все выгоды свой позиции, мне кажется, фигурами белых можно распорядиться более умело». Речь шла о моей партии с голландцем, где я в защите Бенони применил новое острое продолжение.

 

      

      7.b4! и т.д. (Г. Сосонко - Я. Тимман, Тилбург 1982).

 

      Крамник сказал что-то похожее, после победы над Алексеевым в Мемориале Таля (Москва 2007), где легко выиграл, сделав тоже в Бенони ход 6.е4!, впервые примененный мною в партии против Олафссона (Вейк-ан-Зее 1977).

 

      

      1.d4 Nf6 2.c4 e6 3.g3 c5 4.d5 exd5 5.cxd5 b5. 6.e4! и т.д.

 

      Конечно, оба правы, но не следует забывать, что я анализировал в давние докомпьютерные времена и всегда один.

 

      Прочитав у Карпова характеристику стиля Льва Полугаевского, подумал, что почти все может быть повторено и обо мне. Приведу цитату полностью: «Он свято верил, что право выступки дает возможность так поставить партию, что черные постепенным неумолимым прессом будут задушены, раздавлены. Он считал, что достаточно все делать правильно – и у черных не будет шансов на спасение. Но когда черные оказывались у Полугаевского – это был совсем другой человек: резкий, экстравагантный, даже отчаянный. Я долго не мог понять, откуда эта двуликость, чем ее объяснить. Ведь человек – един. Как бы ни складывались обстоятельства, он их оценивает тем эталоном, той мерой, которая заложена в нем. Он не может быть сегодня одним, а завтра – другим. Он один и тот же, но меняются обстоятельства – и он вынужден по-разному на них реагировать. Ведь обстоятельства не изменишь! – значит, нужно к ним приспосабливаться самому; оценивая их своей мерой... Ответ, как всякий правильный ответ, оказался простым. Даже удивительно, как он сразу не пришел мне на ум: Полугаевский именно потому был так отчаянно дерзок черными и изо всех сил раскачивал лодку, что ясно представлял, какое безнадежное дело играть против белых в позиционные, правильные шахматы. Веруя в неотвратимость удушающего зажима белых тисков, он готов был идти против себя, против своей сущности – только бы этих тисков избежать. Он был отважен со страху. Но это не истинная отвага».

 

“Со Львом Полугаевским. 1979 г.”

 

vasa: Считаете ли Вы, что после 1. е4 е5 белые уже не могут бороться за перевес?

 

      Спрашивая о перевесе белых после ходов 1.е4 е5, Вы, без сомнения, имеете в виду Русскую. Партию королевской пешкой я не открывал никогда, ну, разве что за исключением совсем юношеских лет. Ежели в базе данных и попадутся партии, начатые мною ходом 1.е4, увы, они не игрались по-настоящему.
      Не исключаю, что если очень сильные программы будут играть друг против друга Русскую (или защиту Петрова, как ее называют на Западе), все партии будут заканчиваться вничью. Но в практической игре черные вынуждены долго вести внимательную оборону, точно следуя домашним анализам. Все же время от времени на редкость прочный корабль черных дает течь. Вспоминаются партии двух знатоков защиты – Крамника против Карякина (2010) и Гельфанда против Каруаны (2012), где молодым удалось сломить сопротивление искушенных в Русской партии матадоров.
      Вспомню Семена Абрамовича Фурмана и Василия Васильевича Смыслова.
      Фурман говорил: «Имеет ли смысл изучать такие дебюты? У слабого соперника рискуешь не выиграть, а сильному можно и проиграть».
      Смыслов же придерживался иной точки зрения: «Конечно, если белые будут играть откровенно на ничью, выиграть невозможно, но с такими игроками я избираю другие дебюты. А так... Если соперник играет на выигрыш, равновесие нарушается, и у черных тоже появляются шансы...» И та, и другая точки зрения имеют право на существование.
      В какой-то степени все вышесказанное относится и к берлинскому варианту испанской партии: пробить его невероятно трудно, но мое мнение об этом варианте Вы найдете в ответе на следующий вопрос.

 

quest: Уважаемый Генна Сосонко, добрый день! Как Вы оцениваете на сегодня свою практическую силу и уровень понимания шахмат?

 

      Думаю, что понимание игры еще сохранилось. Хотя здесь должен признать: и раньше были позиции и структуры, которых я старался избегать. Пусть даже в них я не мог сделать вызывающего, антипозиционного хода, поступиться законами шахмат, но эти позиции были - «не моё».
      Хотя я слежу за турнирами он-лайн (за сильными практически всегда) и более-менее в курсе происходящего, есть варианты, от которых меня воротит. Пример – берлинский. Я представляю себе, разумеется, общие идеи, но и отдаю себе отчет, что там рассыпаны тонкости в под- и в под-подвариантах, простирающиеся нередко до 25-го хода, а то и дальше. Вникать в эти тонкости мне не хочется, да и не особенно интересно: это дело практического игрока. Поэтому, увидев позицию «берлина», я тут же переключаюсь на другую партию, возвращаясь к эндшпилю, когда в партии произошел кризис или борьба неожиданно обострилась.
      Что касается практической силы, думаю, каждый шахматист в возрасте сохраняет какие-то иллюзии в отношении собственной игры: на то он и шахматист. Наверное, и я не являюсь исключением. Наблюдая за огрехами в игре самых сильных (случается ведь), и – тем более – за партиями ветеранов, ловлю себя на мысли – «я еще могу-с, - хе! – выбряцав шпоры в горящей мазурке, выкрутить русый ус!»
      Но второе, беспристрастное «я» улыбается, и вспоминается совет Спасского, данный перед одним из моих последних сильных турниров: «Да сходи лучше в поликлинику, анализы сделай, вместо того чтобы планы развивать...»

 

quest: Почему Вы так рано ушли из больших шахмат?

 

      Не могу с вами согласиться. Когда я играл мой последний настоящий турнир в Полянице Здруй в 1995-м, мне было пятьдесят два. Хотя тогда кривая результатов уже неумолимо ползла вниз, я набрал пятьдесят процентов очков.
      Я прекрасно видел, как падает класс, партии выходят из-под контроля, появляется известный каждому шахматисту «дергунчик», делаются ходы, за которые стыдно перед самим собой. Да и видеть особенно не надо было: неумолимые результаты говорили за себя. Тем не менее, я сопротивлялся еще некоторое время неумолимому Времени, пока не понял, что – как играл раньше, играть не могу, а как играю сейчас – не хочу.
      Это формула - не аксиома, которой придерживаются все шахматисты в возрасте. Ян Тимман, например, когда-то второй шахматист мира, сейчас, разменяв седьмой десяток, продолжает сражаться в турнирах калибра тех, в которых играл в самом начале карьеры, когда ему было девятнадцать. Объяснение очевидно: просто Ян всю жизнь играл в шахматы и не может без этой атмосферы, этого состояния, к которому привык, к постоянной готовности еще и еще раз доказывать превосходство собственного эго, пусть с соперниками, зачастую годящимися ему во внуки. Очевидно, такое же отношение к игре и у Виктора Львовича Корчного.
      Вопрос того же Спасского: что? Еще не наигрался? – к ним, очевидно, не относится.

 

      Что касается меня, правильнее было бы задать вопрос - не отчего я так рано ушел из больших шахмат, а почему так поздно начал играть в шахматы на высоком уровне? Объяснение я уже дал частично в ответах на предыдущие вопросы.
      Вспомню еще Зигберта Тарраша, писавшего на склоне лет, что когда был молод, садясь за партию, думал, что если покажет все на что способен, выиграет партию!
      «Теперь же, - говорил постаревший Тарраш, - я ловлю себя на мысли, что если сделаю все, что могу, - не проиграю».
      Даже если отсутствие моей фамилии в списке рейтинга, когда я приехал на Запад, и не соответствовало фактической стороне дела, начинать мне пришлось едва ли не с нуля. Резкий взлет наверх и постоянная игра в одних турнирах с чемпионами мира и сильнейшими гроссмейстерами в чем-то сослужили мне дурную службу: хотя я был еще сравнительно молод, меня слишком часто посещали мысли пожилого Тарраша.
      Не уверен, что извлек максимум из того, что мог достичь в шахматах, так же как и сейчас не уверен, все ли извлекаю из моих попыток рассказать о том, что знаю.
      Но перестав играть так, чтоб об этом стоило писать, я пытаюсь писать так, чтобы об этом стоило прочесть.

 

“С Виктором Корчным. Москва, начало 2000-х.”

 

vasa: Скажите пожалуйста, хотелось ли Вам когда-нибудь бросить шахматы? Или вообще никогда не знать о них?

Kit: Не жалеете, что пошли в шахматы?

 

      Недавно я обнаружил собственное интервью, данное в сентябре 1975 года. Вот его концовка: «За все, что было и будет сделано в моей жизни, несу ответственность только я сам. Я и никто другой. Три года назад, когда я покинул Советский Союз, я не просто прыгнул в воду. Это был глубоко обдуманный шаг, для которого требовалась решительность и сила воли. По-настоящему, я должен был бы сейчас оставить шахматы, это решение тоже свидетельствовало бы о силе воли. Шахматы не стоят того, чтобы посвятить им жизнь. Но для того, чтобы окончательно оставить игру, требуется еще больше решимости, чем для эмиграции из советской России. Я сомневаюсь, хватит ли у меня этой решимости».
      Действительно ли я думал так почти сорок лет тому назад? Сейчас мне кажется, это была только поза и красивые слова. Или все-таки думал? Не решусь сказать. Слишком хорошо знаю, как может искажать мысль обратная перспектива.

 

      Сегодня я уверен, что до конца дней должен благодарить Господа, что летом 1973 года не поддался на уговоры подполковника Z и отверг его предложение поступить преподавателем русского языка эвентуального противника Голландии, страны входящей в НАТО. Даже если при этом мне была гарантирована превосходная заработная плата и все прочие социальные блага.

 

      Если скажу, что были моменты, когда мне хотелось бы вообще ничего не знать о шахматах, я погрешу против истины. Таких мыслей не возникало никогда. Прекрасно понимаю, поступи я на другой факультет университета, пойди в другой кружок во Дворце пионеров, жизнь моя сложилась бы иначе. Или – не эмигрируй я из Советского Союза. Или – поселись в Америке, к примеру. Или в Барселоне, что мне предлагали сделать после выигрыша там зонального турнира в 1975 году. Или - прими предложение вышеупомянутого голландского подполковника. И т.д. и т.п. – до бесконечности.

 

      Другое дело, хотелось ли когда-нибудь бросить шахматы. Хотелось. Полагаю, как и каждому, занимавшемуся шахматами профессионально. Случается это обычно после тяжелых поражений или после провала в турнире. Прекрасно помню, как я впервые сказал об этом, проиграв московскому юниору в матче Тбилиси-Москва-Ленинград зимой 1959 года.
      Один из тренеров ленинградской команды мастер Василий Михайлович Бывшев усмехнулся: он понимал, конечно, что это только фраза мальчишки, каковой, конечно, и была. На следующей день я выиграл у грузинского юноши, фамилию которого забыл, и минор прошел. А вот фамилию московского школьника помню - Прибылов.

 

      Мрачные мысли порой посещали меня и в течение профессиональной карьеры. Во время турнира в Вейке, моего последнего Хооговена (1988), после какой-то совершенно бесцветной ничьи, я подошел к мусорному ведерку и бросил туда магнитные шахматы.
      Я доиграл тот турнир, но окончательно шахматы не оставил. Более того, мне удалось еще добиться нескольких пристойных результатов. И даже победить в Полянице Здруй (1993), где играли Романишин, Дорфман, Долматов, Андерссон, Рибли, Сакс и другие гроссмейстеры. Но это был уже последний вспеск.
      С самого начала карьеры я не столько состязался с другими, сколько боролся с собой. Я не всегда умел держать под контролем волнение; само по себе волнение полезно, если только не лишает ясности ум.
      Шапкозакидательство и отчаяние часто сменяли друг друга в моих партиях. Отчаяние порой переходило в панику. Это очень опасное состояние: партия выходит из под контроля и в ней может случиться все. Несколько сглаживало положение, что почти всегда мое второе «я» регистрировало такое состояние, но, хотя в моем кабинете и висели таблички с надписями «Don’t panic» полностью избавиться от этого мне так и не удалось.

 

      Шахматы дали мне много, очень много. В первую очередь - дружбу с замечательными людьми, возможность увидеть мир, и – по сравнению с обладателями других, «нормальных», профессий - не быть зависимым ни от кого. А также – испытать порой творческое удовлетворение, хотя я и стараюсь избегать фраз такого рода.

 

phisey: Вспоминаете ли те времена, когда были активным шахматистом? Помните накал борьбы? Или в Вашем сознании уже шахматные партии новых поколений, и Вы себя ощущаете шахматным публицистом?

 

      Иногда возникают забытые ощущения при просмотре он-лайн, особенно, когда вижу: соперники в цейтноте, кульминация близится. Но по сравнению с ощущениями, когда играл сам, это, конечно, эрзац.
      Несколько лет назад, когда впервые после долгого перерыва сыграл пару партий за клуб, мне противостояли не лучшие игроки мира, а шахматисты с рейтингом примерно 2300. Пожалуй, тогда возникли ощущения, напомнившие мне о старых временах.
      Мысли, что я совсем ничего не знаю о соперниках, а те имеют неограниченное время для подготовки (командные соревнования в Голландии проводятся раз в месяц), привносили дополнительно тревожное чувство. К тому же я прекрасно понимал, что независимо от цвета фигур от меня ожидается только победа, что тоже не способствовало душевному равновесию.
      И после этих партий, и после сеансовых, где случаются проигрыши, сталкивался с феноменом, известным, думаю, каждому шахматисту: по эмоциональной амплитуде радость от выигрыша не идет ни в какое сравнение с огорчением от проигрыша.
      Наверное, так уж устроен человек: на все хорошее не обращаешь внимания, полагая, что это само собой разумеется, а вот огорчения воспринимаешь совсем по-другому.

 

      «Шахматным публицистом», как Вы красиво меня назвали, себя не ощущаю, наверное, оттого, что не хочется втискивать себя в какие бы то ни было рамки. Привык, что ко мне скептически относятся и молодые шахматисты, большинство которых просто не знает, что я когда-то играл в шахматы, и пишущая братия, полагающая, что я пишу что-то о настольной игре и в таком качестве не заслуживаю особого внимания.

 

“С Талем, Каспаровым, Никитиным... Кубок мира, Брюссель 1987 г.”

 

4. Шахматисты

 

vasa: Творчество какого чемпиона мира Вы считаете наиболее близким себе?

 

      Никогда не задавался таким вопросом. Может быть, Смыслова.

 

vasa: С кем из почивших великих Вам хотелось бы сыграть? И хотелось ли бы?

 

      Сыграть из почивших великих? Вы имеете в виду – померяться силами? Сыграть для собственного удовольствия?

 

      В 1991 году в Брюсселе голландский журналист спросил у Михаила Моисеевича Ботвинника: «Вы теперь совсем не играете. Понимаю – возраст. Но почему бы Вам не поблицевать, скажем, с приятелем вечером, на даче, просто так, для собственного удовольствия?»
      Патриарх задумался на мгновение и жестко произнес: «Переведите, Г., этому молодому человеку, что я никогда не играл в шахматы для собственного удовольствия».
      Можно трактовать ответ Ботвинника по-всякому, но слова Михаила Моисеевича в каком-то смысле являются и ответом на Ваш вопрос ко мне.

 

Yurvit: Геннадий Борисович, здравствуйте. В 1994 году в кулуарах шахматной олимпиады в Москве брал у Вас автограф. Помню Ваш удивлённый вопрос: «А Вы что, знаете кто я?». И хотя я не ленинградец и было мне тогда всего 16, я точно знал, кого прошу поставить подпись в блокнот. Как Вам кажется, можно ли бывших в истории чемпионов мира разделить на своеобразные категории по степени «излучения» их чемпионской силы во время шахматного правления, а также после потери звания? Были ли среди них «сверхчемпионы», которые всё же внесли больший вклад в сферы шахматной жизни по сравнению с другими, или они все без исключения представители одной когорты? Спасибо.

 

      Чемпионы мира не являются, конечно, представителями одной когорты. Звание чемпиона мира, как и система выявления сильнейшего в мире, придумана людьми, и не вина Халифмана, Пономарева или Касымджанова, что ФИДЕ выбрало именно ту систему, в которой они стали чемпионами. Но называть их фигурами того же ряда, что Карпов и Каспаров, уверен, они и сами не станут.

 

      По энергетике, или «по излучению чемпионской силы» я бы выделил Таля, Фишера, Каспарова. Это все происходило «в мое время», поэтому ничего не могу сказать о чемпионах, которых не застал. Наверное, в этот список можно внести и Капабланку, который был обожествлен уже в начале своей шахматной карьеры.

 

Valchess: Ваш любимый шахматист? Три шахматиста, которых Вы считаете сильнейшими за всю историю?

vasa: Три шахматиста, которых Вы считаете сильнейшими за всю историю?

 

      Любимый шахматист? По стилю? По шахматной составляющей? Три самых сильнейших?
      Так, чтобы сев у камелька и откупорив шампанского бутылку, раскурить сигару и не спеша переиграть их партии?
      Ваши вопросы, мне кажется, относятся скорее к любителю. Назвав кого-нибудь одного или тройку, обижу остальных, даже если они уже не могут обидеться на меня.
      По отношению же к жизни самой, из великих мне ближе всего Капабланка, Таль и, пожалуй, Смыслов.

 

Valchess: Три самых талантливых шахматиста? А можете ли назвать тех, к кому применимо определение "гениальный"?

vasa: Было ли у Вас когда-нибудь ощущение во время партии, что против Вас играет гений?

Sibarit: Какова, на Ваш взгляд, природа специфического шахматного таланта, гения? Например, принято считать, что Таль, Фишер, Иванчук... - шахматные гении, иные - очень талантливые, другие - одаренные, способные и т.д. Где грань между гением и талантом?

 

      В наше время, когда происходит инфляция всего, не избежала инфляции и гениальность. Постулат: потомки гораздо щедрее в оценке гениев чем современники, сегодня подвергнут пересмотру, и гением молодые величают сегодня не одного своего сверстника.
      Отдаю должное этим замечательным шахматистам и я, но мне больше по душе высказывание Петросяна, так ответившего на аналогичный вопрос: «гений в шахматах опережает свое время, но ведь увидеть это можно только потом, оглянувшись. С этой точки зрения гениями можно назвать отнюдь не многих: Морфи, Стейница, может быть, Таля...»
      Нравится мне и высказывание Фишера: «Гений только слово. Когда я выигрываю, я – гений. Когда не выигрываю, - не гений».
      По поводу определения «гений» спорил не так давно с приятелем (музыкантом). Пожалуй, соглашусь с ним, что гений – это не столько высшая степень таланта, как бесхитростно полагал я, а что-то другое, к таланту имеющее только косвенное отношение. Это «что-то», в какой бы области оно ни проявлялось, выносит предмет деятельности гения на какую-то новую спираль, новый, дотоле неизвестный уровень.

 

      Никогда во время партии у меня не возникало чувства, что я играю с гением. Бывало, поражался силе ходов соперника, которые просто не приходили мне в голову, случалось, был доволен собственным ходом, но никогда не появлялось в мыслях, что-то, похожее на определение «гениальный». Может, из-за нелюбви к любой напыщенности, может, из-за того, что в моем представлении это настолько сильное определение, что по отношению к тому, с кем вчера ужинал или смеялся над анекдотом, определение «гений» как-то не подходит.
      Мне кажется, что времена, когда от гения не должен был исходить запах пота, прошли. Плохо себе представляю, как в наши дни может появиться новый Моцарт, сочиняющий до завтрака оперу и удивляющийся, что этому удивляются другие. Тем более, что и пример этот неудачный. Ведь даже Моцарт написал первую работу, всеми cчитающуюся гениальной, в возрасте двадцати одного года. Он активно сочинял музыку к тому времени уже десять лет.
      Паганини, не репетирующий с утра до вечера, в наши дни был бы скрипачом в провинциальном оркестре. Капабланка, не имевший, по рассказам, комплекта шахмат дома, при отсутствии лэптопа вряд ли выполнил бы в наши дни гроссмейстерский норматив.
      «Идеи! Я никогда не запоминаю вариантов», - говорил в свое время Роберт Фишер. С таким подходом к дебюту ему вряд ли удалось бы добиться успеха сегодня, даже если слова великого чемпиона не следует понимать буквально: длиннющих, разветвленных вариантов, где необходимо следовать абсолютно единственному порядку ходов, в современных шахматах пруд пруди.

 

Valchess: Три самых больших неудачника в шахматах?

 

      Здесь надо договориться, что мы понимаем под словом «неудачник».
      Был ли неудачником Морфи, так и не сыгравший матч со Стаунтоном?
      Cтейниц, кончивший жизнь нищим, сумасшедшим стариком?
      Можно ли назвать неудачником Бронштейна, бывшего в полушаге от чемпионского звания или Шлехтера, тоже закончившего вничью матч с Ласкером, игравшийся на кабальных условиях для претендента?
      Примеров такого рода из истории шахмат можно привести немало.
      В советское время муссировалась мысль, что к такого рода неудачникам можно отнести и Чигорина, грубо зевнувшего мат в два хода в выигранной позиции и выпустившего таким образом из рук титул чемпиона мира, проиграв «схоластику» Стейницу.
      Безотносительно к тому, что и оценка позиции теперь не столь категорична, и учение Стейница принято и оценено всем шахматным миром, надо ли говорить, что Стейниц и Чигорин - фигуры разного масштаба.
      Но если мы подразумеваем неудачников в чисто шахматном смысле, на память приходят две фамилии из советских шахмат второй половины прошлого века.
      Это Лев Соломонович Аронин и Георгий Алексеевич Иливицкий.
      Для Аронина трагедией, перевернувшей всю его жизнь, явилась отложенная партия со Смысловым.

 

      

 

      Аронин – Смыслов, 1951. Записанный ход белых: 42.Лg8

 

      Имя Иливицкого мало что скажет молодым шахматистам. В феврале 1955 года мастер из Екатеринбурга, инженер на заводе, Георгий Алексеевич Иливицкий играл в Москве в XXII чемпионате страны. Турнир был отборочным к межзональному и собрал очень сильный состав. Кроме чемпиона мира Ботвинника, в числе участников были Керес, Смыслов, Геллер, Петросян, Тайманов, Авербах, Корчной, Котов, Спасский и другие звезды советских шахмат. Первое место разделили Геллер и Смыслов — по 12 очков, третье-шестое - Ботвинник, Иливицкий, Петросян и Спасский (по 11½).

 

Георгий Иливицкий (фотография из статьи А. Лысенко «Мастер с Уралмаша», «64», 4/2001.)

 

      Межзональный турнир в Гетеборге стартовал в августе 1955-го. Сначала все шло для уральского инженера прекрасно: после первых туров единоличное лидерство, а главное — игра шла легко и удачно. Геллера Иливицкий разгромил черными фактически в двадцать ходов. Потом Иливицкий притормозил, однако шансы на выход сохранял все время. После трагического проигрыша Гимару необходимо было выиграть в последнем туре черными у Гидеона Штальберга. Партия закончилась вничью, и Иливицкий разделил «первое кандидатское» место, на случай отказа кого-то из претендентов.
      Матч за кандидатское место состоялся в январе 1956 г. в Праге и закончился победой Иливицкого 3½:2½ (+1-0=5). Его соперником был семикратный чемпион Чехословакии, один из лучших теоретиков того времени Людек Пахман. В решающей партии с Иливицким Пахман применил новинку, которую уральский мастер опроверг за доской.
      К сожалению, от участия в турнире претендентов никто не отказался, а Иливицкому не присвоили даже гроссмейстерского звания.
      У Иливицкого были очень слабые зрение и слух, но Жорж, как называли его в кругу близких, был веселым, жизнерадостным человеком с широчайшим кругом интересов.
      Иливицкий покончил с собой в 1989 году, выбросившись из окна. Перестройка была в самом разгаре, а забытый мастер стал никому не нужен.

 

pavel.aronin: Здравствуйте, уважаемый Геннадий Борисович! Я внучатый племянник Льва Аронина, сам шахматист-любитель. О Льве Соломоновиче мне самому известно позорно мало, меньше, чем хотелось бы. С жадностью ловил в Ваших эссе фрагменты о нем, к ним могу добавить несколько менее известных эпизодов, но не более. Не могли бы Вы помочь мне в этом? Может быть, Вы можете написать о нем, рассказать еще что-то?

Абсолютно независимо от Вашего ответа, от всей души желаю вам долгих творческих лет, здоровья и удачи.

С уважением, Павел Аронин, Иерусалим

 

Лев Аронин

 

      Большое спасибо за добрые слова. Ценю и последовательность Ваших пожеланий: именно в таком порядке они следуют в моих жизненных приоритетах.

 

      Все, что я знал о Льве Соломоновиче Аронине, можно найти в моих текстах. Знаком с ним я не был, хотя и видел пару раз в Москве в стенах ЦШК на Гоголевском.
      Поднапрягшись, вспомнил историю, рассказанную ленинградским мастером Е.С. Столяром.
      О трагическом доигрывании отложенной в совершенно выигрышном для Аронина положении его партии со Смысловым шла речь выше.
      Партия закончилась вничью, Аронин не попал в межзональный турнир и так и не стал гроссмейстером. Это доигрывание навсегда врезалось в его память, и любое событие он прямо или косвенно стал связывать с ним.
      Приехав однажды в Ленинград, Аронин остановился у Столяра. «Когда пришло время ночлега, - вспоминал ленинградский мастер, - мы, уложив матрас, постелили Леве прямо на полу. Аронин долго не укладывался, глядя на импровизированное спальное место, а потом задумчиво произнес: “Если бы я был гроссмейстером, Фима, наверное уж, для меня нашлась бы в доме нормальная постель...»
      Людей, лично знавших Аронина, сегодня можно пересчитать по пальцам. Не поленившись, я связался с Корчным, игравшим с Львом Арониным в молодые годы.
      Виктор Львович сказал, что помнит очень крупного, красивого мужчину, пользовавшегося успехом у женщин и вообще производившего очень витальное впечатление.
      «Потом, - продолжал Корчной, - с Арониным что-то произошло. Может быть, партия со Смысловым подкосила его, но, очень возможно, у него была предрасположенность к нервным срывам всегда; думаю, Аронин обладал очень возбудимой нервной системой, для которой шахматы противопоказаны.
      Прекрасно помню, как до начала нашей партии в полуфинале первенства СССР в 53-м году (или это был 54-ый?) Аронин вывел на бланке – Прощальная Партия! – он тогда публично заявлял, что окончательно и навсегда бросает шахматы. Не исключаю, что это был не единственный случай, когда он писал на бланке эти слова – Прощальная Партия!
      Шахматы он не бросил, но сила его резко пошла на убыль. В лучшие же годы Аронин - шахматист незаурядного таланта, в первую очередь стратегического – был в состоянии победить кого угодно».

 

Valchess: Генна, было бы интересно услышать Вашу очень краткую (два-три предложения?) шахматно-человеческую характеристику нынешней элиты: Ананда, Карлсена, Ароняна, Крамника, Раджабова, Иванчука, Топалова, Свидлера, Гельфанда, Морозевича. И тот же вопрос - о молодых звездах: Карякине, Накамуре, Непомнящем, Гири, Каруане.

vasa: Геннадий Борисович, Вы были знакомы со многими чемпионами мира. И даже Капабланку видели :). Не могли бы Вы охарактеризовать каждого одним абзацем?

 

      Думаю, что знак :) следует поставить после всех этих вопросов. Как можно охарактеризовать чемпионов мира одним абзацем? О многих я написал длинные тексты, но так и не смог добраться до сути. А писать банальности...
      То же самое относится к шахматно-человеческим характеристикам нынешней элиты, представителей которой знаю хуже. О них можно разве что добавить, что для многих развитие, как шахматное так и человеческое, еще не закончилось.

 

“С Михаилом Талем. Кубок мира, Брюссель 1987.”

 

phisey: Несколько вопросов о Михаиле Тале. Мешали или помогали Талю его нарушения режима? Каких высот он смог бы добиться, если бы он свято соблюдал режим? Или это был бы уже не Таль?

 

      Очевидно, Ваш последний вопрос является и ответом на себя самого, делая нерелевантными два предыдущих.

 

quest: Как долго Вы сотрудничали с Корчным и какие у Вас остались впечатления, хорошие и плохие, о нем как о человеке?

 

      Если под сотрудничеством понимать совместную шахматную работу, период этот длился примерно два года - до моей эмиграции из Советского Союза. Работали мы довольно интенсивно, несколько раз проводили сборы, я был на матчах Корчного с Геллером (1971) и Петросяном (1971).
      После моей эмиграции у нас сохранялся периодический контакт, хотя и не простой: Виктор звонил мне, когда оказывался за границей, мы виделись на Олимпиаде в Ницце (1974), в Гастингсе (1975-1976), в Амстердаме (1976). Интенсивное общение возобновилось после того, как Корчной остался на Западе.
      Об этом периоде и вообще о Корчном можно прочесть в моем эссе под названием «Одержимость», посвященном семидесятилетию Виктора Львовича. Это качество и является основным для понимания черт его характера - хороших и всяких. Многое этим качеством и объясняется.
      Я не встречал другого человека с таким отношением к шахматам. Никакого иного, кроме того же определения – одержимость – не могу подобрать и сейчас, хотя с момента написания эссе прошло десять с лишним лет. Шахматы для Корчного – всё.

 

“С Виктором Корчным. Канны 1996.”

 

Gildar: Вы общались мо многими великим шахматистами, и читая Ваши эссе, задаешься вопросом: Как Вам удавалось быть в дружеских отношениях с такими антиподами как Ботвинник и Таль, например?

 

      Думаю, что в общении со многими шахматистами (оставив в стороне Таля, дружба с которым занимает особую нишу в моей жизни) имел место следующий момент: с Ботвинником, Смысловым, Петросяном, чтобы назвать несколько действительно очень разных по менталитету людей, я говорил на одном языке.
      И не только в буквальном смысле, что тоже немаловажно, но главное - в переносном: мне не надо было объяснять, что значит - отчитаться в Москве в Спорткомитете, не надо втолковывать, что гроссмейстер из Советского Союза не может, кем бы он ни был, принять приглашения без предварительного разрешения Москвы остаться на неделю в Голландии для дачи сеансов. Я не стану спрашивать, каковы функции человека, приехавшего на Олимпиаду с советской командой, хотя он совсем и не шахматист. И т.д., и т.п.
      Другими словами, они общались с коллегой, имеющим почти тридцатилетний опыт проживания в той же самой стране, где живут они сами. Так как страна была не похожа на другие страны, это делало само собой разумеющимся многое, чего не мог понять ни один иностранец.
      И наконец: человек того же цеха, той же профессии, интересы которого к тому же никоим образом не пересекаются с их собственными. Немало!
      Но, наверное, самым верным ответом на Ваш вопрос было бы признание того, что антиподом себе явлюсь я сам.

 

“Игорь Ботвинник, Йерун Пикет, Алексей Широв, Владимир Багиров, я, Ботвинник. Гроссмейстерская комната ЦШК, июнь 1988. Прошло четверть века почти. Троих нет. Пикет оставил шахматы. Широву через пару месяцев сорок. Меня узнать невозможно.”

 

Ilya Agafonov1991: Здравствуйте, Геннадий Борисович. Как Вы относитесь к творчеству Владимира Крамника, что можете о нём (Крамнике) интересного рассказать?

 

      Творчество Крамника оцениваю высоко. Стиль его я назвал бы очень чистым, даже прозрачным. У Володи множество партий, попадающих под категорию «инструктивные» и, полагаю, являющиеся абсолютным must для тех, кто хочет повысить класс и улучшить понимание позиции. Жаль, что, насколько я знаю, нет еще сборника избранных партий Крамника, проанализированных им самим.
      Касаемо же интересного о нем... Навскидку вспоминается только июнь 1988 года, когда я вместе с молодым Йеруном Пикетом приехал в Москву к Ботвиннику, где мы провели десять дней кряду в гроссмейстерской комнате ЦШК. Лето стояло жаркое, в Клубе никого не было, только в соседней комнате играли тренировочные партии два маленьких мальчика («очень, очень способные», как пояснил однажды Патриарх, когда мы сделали паузу в наших занятиях и забрели туда).
      Это были Миша Оратовский и Володя Крамник. Володя был совсем маленький, но играл очень сосредоточенно и не поднимал головы, когда мы с Владимиром Багировым (он с молодым Шировым тоже присутствовал на той сессии) заходили в комнату и в другие дни. И тем более, никогда не смотрел в глаза гроссмейстерам, пытаясь прочесть: что они думают о положении на доске.
      Нет ничего удивительного, что, приехав пару лет спустя с юношеских сборов под Москвой в столицу, дабы понаблюдать за игрой великих в каком-то турнире, Володя поразился: и это лучшие шахматисты мира!?!?
      Правильный менталитет для штурма самых высоких вершин!

 

“Десять лет спустя. Москва 1998. С Владимиром Крамником и Яном Тимманом на скамейке Гоголевского бульвара напротив Клуба.”

 

petrovich2852: Последнее время наблюдается явный спад у таких шахматистов, как Леко и Широв. Чем Вы можете объяснить этот спад?

 

      Причина спада в игре Широва, на мой взгляд, очевидна: возраст. Наверное, в этой связи и потеря мотивации; часто одно сопутствует другому или вытекает из другого.
      Леко на семь лет лет моложе Широва, но он раньше начал играть в сильных турнирах, став гроссмейстером и отыграв главную группу Вейка в тринадцать, два десятилетия тому назад.
      К тому же здесь мы сталкиваемся с феноменом цепной реакции: выпав из «обоймы» и переставая получать приглашения в элитные турниры, гроссмейстер должен начать играть в турнирах менее сильных, а то и в опенах. Происходит отступление на «старые квартиры», когда карьера только начиналась. Но тогда был задор молодости, все было еще впереди, а теперь - гадательно, произойдет ли новое наступление. Случается, конечно, но чаще, увы, идет постепенное сползание и потеря Эло со всеми вытекающими отсюда последствиями.
      Имеется еще один путь: не получая приглашений в сильные турниры, прекратить или почти прекратить играть, ожидая, что о тебе вспомнят. Но такой путь тоже опасен: с потерей практики теряется игровой настрой, причем это происходит даже при условии постоянной работы над шахматами.
      К тому же не следует забывать: речь идет о взрослых людях, с обязанностями социальными, семейными и прочими, что тоже ставит их в более сложное положение по сравнению с молодыми и напористыми, которых постоянно подпирают еще более молодые и еще более напористые.
      Подвергаясь перистальтике в шахматном кишечнике с четверть века, понятно, во что превращаются мозги человека. Вспоминаю, как на одном из турниров в Лонг-Пайне в конце семидесятых годов американский, а раньше питерский гроссмейстер Анатолий Лейн задавал мне жалобный вопрос: «Ты мне можешь сказать – почему, почему, когда я раньше играл, идеи прямо пчелами в голове роились, и свежесть была, и напор, а сейчас только одно г... в голове?»
      О том же сказал Анатолий Карпов, вспоминая о своем первом шахматном опыте в Златоусте. Толе было семь, когда тренер выделил ему в соперники самого старшего члена клуба по фамилии Морковкин. «Испытание, которое тренер мне предложил, только внешне выглядело серьезным, - вспоминает Анатолий Евгеньевич. - Если человек более полувека играет в шахматы, что такое мозги на восьмом десятке, не надо объяснять».
      Вы скажете, что сопернику маленького Толи было за семьдесят, а Широв и, тем более, Леко много моложе, но Морковкин ведь не был профессионалом, и его нервная система не подвергалась такому износу как у гроссмейстеров, играющих на самом высоком уровне.

 

“С Анатолием Карповым. Тилбург 1983.”

 

Gildar: Кого из молодых российских шахматистов Вы могли бы выделить? У кого из них есть шанс побороться за мировую корону?

 

      Если назову Карякина и Непомнящего, такой ответ Вас, наверное, не удивит. Но никого другого выделить не могу: Грищука можно было бы тоже упомянуть, но, наверное, Вы имеете в виду совсем молодых.
      Шансов бороться за шахматную корону ни у Карякина, ни у Непомнящего на сегодняшний день нет. Дело даже не в чисто шахматных проблемах, хотя и Карякину, и Непомнящему есть над чем поработать. И даже не потому, что они даже теоретически лишены этой возможности: оба не участвуют в предстоящем претендентском турнире.
      Проблема, на мой взгляд, в другом: Россия – нелегкая страна для проживания, а российские шахматы, представителями которых оба являются, получили в наследство от советских многие проблемы, в некоторых случаях даже усугубив их.
      Слухи, сплетни, кланы, группировки. Что подумает начальство? Как отнесется к сказанному в интервью? Кому достанется грант? Почему у одного есть тренеры, а у другого нет? И т.д. и т.п.
      Непомнящий, Карякин, да и те, кто мог бы бороться за высший титул в будущем, дышат воздухом, зараженным микробами интриг, орвелловщины, меркантильности. Они с детства вдыхают этот воздух, и если даже не ощущают его, атмосфера от этого чище не становится.
      И можно ли сравнить эту атмосферу и этот воздух с воздухом норвежских фьордов! Да и результаты шахматиста, дышащего этим воздухом, даже без моих философских изысков говорят сами за себя.

 

“С Борисом Спасским. Эстония 2006 г.”

 

vasa: Как Вы оцениваете интеллектуальный уровень современных профессиональных шахматистов? Или раньше и небо было синее, трава зеленее, и девушки прекраснее?

Valchess: Говорят, что-де в былые времена, видный шахматист по умолчанию считался незаурядной личностью, и не случайно великие чемпионы вращались в «высоком обществе», были на короткой ноге с правителями, деятелями науки и искусства, и никого при этом не разочаровывали своим уровнем интеллекта и культуры. Эти «былые времена» закончились на Каспарове. А сейчас гроссмейстер – это обычный человек, часто без надлежащего образования, с простыми интересами, со скудным культурным багажом – просто мозги так устроены, что имеет шахматный талант, который развивается чуть не автоматически с помощью отработанных технологий – посмотрите хотя бы на Карлсена, который просто программно подает себя как “ordinary guy”, и, вероятно, им и является. Есть, конечно, исключения, но правило, дескать, именно таково (и некоторые демократичные гроссмейстеры, тусующиеся с любителями в Интернете, это правило наглядно подтверждают).

- А каковы Ваши мысли по этому поводу?

 

      Были ли все видные шахматисты того времени интеллектуалами? Не думаю, хотя, наверное, в большей степени, чем сегодня. Был ли большим интеллектуалом Капабланка, теннисист, биллиардист и бриджист, почитывавший время от времени детективные книжки?
      Или у шахмат просто было тогда другое реноме? Шахматы в старое время были, как правило, занятием элиты. Посмотрите на фотографии конца XIX, начала-середины XX века. Джентльмены, все в костюмах, при галстуках. Вряд ли им напоминал кто-либо о дресс-коде. Почти все они были адвокатами, докторами, профессорами, музыкантами. А гроссмейстеры? Те вообще являлись личными представителями Каиссы на земле!
      А слова то какие: Гроссмейстерский турнир в Санкт-Петербурге! Гроссмейстерский турнир в Нью-Йорке! Сеанс одновременной игры доктора Ласкера! Сеанс одновременной игры вслепую доктора Алехина!!

 

      А может, люди шахмат являлись или казались столь яркими индивидуальностями еще и потому, что были вовлечены в грозные события, на которые оказался столь богатым прошлый век. Ласкер, всю жизнь метавшийся по свету, Алехин, жизнь которого больше похожа на приключенский роман!
      Даже если взять сравнительно недавнее прошлое: ровно сорок лет тому назад – 1972 года, «холодная война», матч Спасский-Фишер, звонки Киссинджера претенденту! Грозные указания из Москвы чемпиону!
      600 корресподентов в Рейкьявике из всех стран мира. Шестьсот! Разве можно сравнить с теми сегодняшние скучные материально-накопительские времена?

 

      Но если посмотреть шире, Ваш вопрос о шахматной элите, - это только малая часть огромной проблемы, связанной с человеческой культурой в наступившем XXI веке. Нобелевский лауреат Джозеф Кутзее назвал свою книгу «В ожидании варваров». Шахматные ветераны говорят о том же: варвары пришли в шахматы.
      Но не является ли это общим свойством людей в возрасте, не возражающих, чтобы мир остановился. Не потому ли Ботвинник, например, до конца настаивал на откладывании партий и на старом «капабланковском» контроле времени – два с половиной часа на сорок ходов? А французский крестьянин, недавно наехавший трактором на только что открытый местный МакДональдс?
      На самом деле происходит пересмотр ценностей по общечеловеческой шкале, и шахматы являются только маленькой капелькой гигантского процесса.
      Молодые, не отрывая взгляда от айфона (айпэда), скажут, что все рыдания по поводу уходящей (ушедшей?) культуры являются не чем иным, как сентиментл буллшитом. Месяцы и годы, которые тратили старики для получения и освоения знаний, сегодня стали доступными за часы.
      А может это просто вечный закон природы, и не будут ли лет через тридцать поседевшие и вышедшие на шахматную пенсию сегодняшние молодые слышать то же самое от «варваров», смеющихся уже над ними.

 

      «Вчера говорю деду Пете – ну что ты все руками сучишь, какую-то эсэмоську посылаешь. Хочешь я тебя научу одной мыслью сообщение приятелю твоему деду Сане отправлять, дело это совсем простое.
      Так мой и слушать не хочет. Говорит, привык, мол, к эсэмоськам. И так ловко, знаешь, под столом, не глядя, пальцами сучит, перебирает, даже не знаешь, что и подумать... И смех и грех!
      А бабка, та ваще... Водит пальцами по какому-то блестящему экранчику, чего-то там выискивает. Я ей – бабка, да выброси свой сифон, а то людей смешишь, а та – привыкла, да привыкла. Я в Турции на европейском первенстве в 12-м году пользовалась.
      Прямо варвары какие-то. Говорит - мой айпэд только триста граммов весит. А я ей – а у меня вообще ничего не весит: я взором одним мысль веду...
      А то рассказывают – раньше были такие люди специальные: носили в сумках мысли, на бумаге рукой написанные... Обхохочешься! Знаешь, как тогда в шахматы играли? Сидят себе перед партией часами, в экран вперившись, и какой-то мышью перебирают. А потом «играть» приходят, так в потолок уставятся, все вспомнить стараются. Это тебе покруче Джурасик-парка будет! И туда же – меня учить, говорят: посидел бы спокойно, ебук почитал бы что ли, а так ведь никакого удовольствия нет. Я спрашиваю, что еще за ебук такой? А они: вот в наше время... Ну что с них взять: старичье оно и есть старичье...»

 

      Заступлюсь за молодых людей начала XXI века. В связи с появлением мощнейших компьютеров, скоростного получения информации и ее обработки, занятия шахматами профессионально требуют многих часов в день. Эти занятия исключают какие-либо другие. Ответы гроссмейстеров на вопрос – сколько часов в день вы посвящаете шахматам – варьируются, как правило, между шестью и восемью, иногда превышая последнюю цифру.
      Здесь уже не до высшего образования - для посещения школы не хватает времени: фактически все молодые звезды сдавали школьную программу экстерном, если сдавали вообще. Понятно, что при таком режиме начисто исключаются занятия на каком-либо другом поприще, будь то медицина, психология, математика, музыка, философия или электротехника, как это было у чемпионов прошлого века.
      Очевидно, что именно наличие интеллекта препятствует достижению самых высоких вершин в современных шахматах: для развития его требуется в первую очередь время, абсолютно необходимое для совершенствования в игре.

 

      Ту же картину можно наблюдать и в других видах спорта. Может быть, теннисисты, входящие в первую сотню занимаются чем-нибудь другим? А в первые три, четыре сотни?
      Понятно, что всё их время подчинено только теннису, а посмотрите на фотографии начала прошлого века: лаун теннис, дамы в юбках, мужчины в белых костюмах – неторопливые, размеренные движения.
      Один из лучших снукеристов мира Шон Морфи – чтобы далеко не отдаляться от шахмат, на вопрос - сколько времени он тренируется - ответил с улыбкой: «Семь часов в день, семь дней в неделю».

 

      Не буду ломиться в открытую дверь: если молодой человек хочет добиться успеха в каком-то деле, он должен отдать ему всего себя без остатка. К шахматам это относится как и к любому другому занятию.
      Шестнадцатилетнего Майкла Адамса помню по Аделаиде 1988 года. Будущее для Микки было ясно: он станет профессиональным шахматистом.
      В карьере английского гроссмейстера, длящейся вот уже почти четверть века, можно насчитать немало славных побед. Отвечая на вопрос о своем самом большом достижении, Адамс отделался шуткой: «мне удалось избежать настоящей работы». Вряд ли он дал бы аналогичный ответ, если бы решил посвятить себя шахматам в XXI веке.

 

      Вы говорите, что, общаясь с рядовыми гроссмейстерами в чатах и форумах, видите - это обычные ребята, далекие от профессора Эйве, читающего лекцию по информатике, Тайманова, концертирующего в интервалах между турнирами, не говоря уже о Ласкере, беседующим с Эйнштейном о вечном.
      Объяснение очевидно: помимо субъективных причин, изложенных в предыдущих абзацах, есть и совершенно объективная: девальвация гроссмейстерского звания. Если в 1912 году, ровно столетие назад имена гроссмейстеров были наперечет и известны всем, сегодня число обладателей высшего звания приближается к двум тысячам.
      Что же касается “ordinary guy” Магнуса Карлсена, не думаю, что он встречался за свою короткую жизнь с меньшим количеством знаменитых людей, чем Капабланка, а что школы не кончил – so what?

 

“Сосонко, Рее, Карлсен. Вейк-ан-Зее, 2004.”

 

petrovich2852: Здравствуйте, гроссмейстер. В связи с появлением поколения молодых топ-гроссмейтеров, я хотел бы задать Вам следующий вопрос. Как Вы думаете, способен ли шахматист, выполнивший норму гроссмейтера в 25 лет, претендовать на место в мировой шахматной элите?

 

      Если мы с Вами под мировой элитой понимаем одно и то же, думаю, шансы у шахматиста, ставшего гроссмейстером в двадцать пять, где-то в районе нуля. Маловероятно ведь, что он научился играть в шахматы в шестнадцать, как в свое время Чигорин...
      Скорее всего, постоянной работой над собственными недостатками такому шахматисту удалось избавиться от них, или хотя бы камуфлировать лакуны. Это само по себе заслуживает уважения, но достаточно ли для вхождения в самые высшие круги шахматной иерархии?
      Очевидно, 25-летний гроссмейстер уже напроигрывался в период, предшествующий выполнению норм: иначе бы стал гроссмейстером раньше. Было потеряно драгоценное время, первая молодость прошла, чаша пригублена, губы обожжены, не говоря уже о том, что в таком возрасте могут появиться другие жизненные приоритеты.

 

Sibarit: Вы много выступали за сборную Нидерландов, очень интересно описывали командные соревнования. Было бы любопытно узнать Ваш взгляд изнутри о специфике командной игры, управлении командой, создании психологической атмосферы. Возможно, это могло бы стать темой Вашей будущей книги.

 

      Олимпиады, континентальные и мировые чемпионаты, командные первенства клубов, прочно вошедшие сегодня в шахматный календарь, действительно имеют свою специфику.
      Хотя книги о командных соревнований писать в ближайшее время не собираюсь, тема эта, безусловно, очень интересная, и я с удовольствием прочел бы такую книгу, написанную кем-нибудь на основе собственного опыта.

 

      В большинстве своем отчаянные индивидуалисты, гроссмейстеры должны на протяжении двух недель тесно общаться друг с другом. А ведь они очень часто различны по возрасту, темпераменту, бэкграунду. К тому же до начала соревнования они являются конкурентами и снова становятся таковыми сразу после его окончания. Благодатное поле для раздумий!

 

      Много лет я был играющим капитаном голландской команды, потом исполнял только капитанские обязанности. «Я – капитан команды, - подчеркивал я не раз на Олимпиадах и других командных первенствах. - Это не значит, что каждый из вас не может обратиться ко мне с тем или иным шахматным или любым другим вопросом. Я с удовольствием помогу, посоветую. Но я - не тренер».
      Один из моих советов капитану шахматной команды очень прост. Он соответствует главной заповеди Гиппократа: «Не навредить». Мой друг, профессиональный музыкант высокого класса, сказал однажды после концерта: если бы оркестр исполнял эту сюиту вообще без дирижера, было бы много лучше.
      Вспомнил об этом, наблюдая издалека за посудолавочными действиями капитана-слона одной из ведущих команд мира на недавней Олимпиаде. Подумал тогда: если бы игроки сами решали, кто должен выступать в предстоящем матче, было бы больше прока.

 

      Приведу два из многочисленных примеров своей капитанской практики. В первенстве Европы в испанском Леоне (2001) команде Голландии в последнем туре противостояла сильная сборная Израиля. Хотя несколько предыдущих туров гроссмейстер Нейбур не играл, я решился выставить Фризо на столь ответственный матч: мы претендовали на медали, при удачном исходе и на золотые.
      Нейбур провел партию с воодушевлением, выиграл, обеспечив голландцам победу в матче и в чемпионате. Можно сказать, что мне повезло, но помню, как блеснули глаза Фризо, когда я неожиданно назвал его имя на собрании команды перед последним туром.

 

      Другой пример. На Олимпиаде в Бледе (2002), в команде Голландии дебютировал Сипке Эрнст (сейчас гроссмейстер, Эло – 2578). В первом туре, получив выигранную позицию, он сделал белыми ничью с шахматистом, уступавшим ему единиц 300 Эло. Бывает. Но огорчил меня не столь результат, сколь невероятная нервозность дебютанта во время партии. Он не мог усидеть на месте, был чрезмерно возбужден, беспрестанно выбегал в туалет и т.д. Я решил несколько туров не выставлять его на игру, потом Сипке заболел, и получилось, что партия первого тура оказалась для него последней.
      Когда мы вернулись домой, не все были довольны моим решением: каждому участнику должен быть предоставлен шанс. Аргументы, что это любительский подход к делу, рудименты старых времен, когда капитан команды с бумажкой в руке зачитывал: Y cыграл четыре партии, X три, Z две, надо дайти возможность выступить ему тоже, что конечный командный результат много важнее индивидуального, а мы превосходно обошлись и одним запасным (тогда в команде было два резервных игрока) звучали вяло. А я и сейчас уверен, что принял тогда правильное решение.

 

      Наверное, вышеизложенное касается только команд, борющихся за медали или высокие места, а для команд-середняков, тем более для заведомых аутсайдеров, вопросы эти стоят менее остро.
      Хотя профессионалам неведомо, как волнуются и переживают те, кого они встречают только на традиционных Bermuda party, даже если для многих участников (и участниц) эта самая Bermuda party и является главным событием Олимпиады.

 

“На протяжении полутора десятилетий Ян Тимман и я бессменно играли на первых двух досках сборной Голландии.”

 

Valchess: Вы неоднократно были капитаном сборной Голландии на Олимпиадах и других крупнейших турнирах, так что, наверное, многое знаете о специфике командных соревнований. Почему, на Ваш взгляд, команда России с ее столь сильным и ровным составом, периодически (чтобы не сказать хронически) терпит неудачи на командных соревнованиях?

 

      Команду России, несмотря на состав, традиционно занимающий верхнюю строчку в суммарном рейтинге, удача в последнее время действительно частенько обходила стороной. Если согласиться с формулой знаменитого исследователя Севера Руаля Амундсена: победа ожидает того, у кого все в порядке, и это называется удачей – можно придти к выводу, что с российской командой не все в порядке? Пожалуй. Что же именно?
      Сначала причины объективные: разница между командой России, и другими сборными имеется. Но разница эта не так велика, как во времена Советского Союза. Простое перечисление имен участников Олимпиад тех лет – Ботвинник, Смыслов, Таль, Спасский, Петросян, Керес, Корчной, Геллер, Штейн, Полугаевский – список этот далеко не полный – звучит настолько оглушительно, что команда любой другой страны априори не имела шансов на золото. Однажды завоеванные серебряные медали (Буэнос-Айрес, 1978) расценивались едва ли не как провал, и разгромные статьи появились в «Известиях» и «Правде».
      Второй момент: сильнейшие гроссмейстеры, входившие во времена Советского Союза в одну сборную, представляли бы сегодня другие государства. Пример совершенно произвольный - Олимпиада в Салониках (1984). В состав команды входили тогда: Белявский, Ваганян, Полугаевский, Тукмаков, Юсупов, А.Соколов. Эта команда – бывали, как я отметил и посильнее – довольно легко выиграла Олимпиаду, оторвавшись на четыре очка от англичан.
      Если бы та Олимпиада проводилась сегодня, трое гроссмейстеров защищали бы цвета иных стран (Белявский, Ваганян, Тукмаков), а за команду России играли бы двое других, если бы не жили (Полугаевского, увы, уже нет) за ее пределами.
      К тому же класс всех команд вырос, и значительно. Победа даже над середняками требует теперь значительно большего напряжения и концентрации. Вы скажете, что последнее относится не только к России, но и к другим командам, реально претендующим на самые высокие места. Все верно, все так. Но так-то так, да и не так!
      Нельзя сказать, что команда России имеет много амбиции, но мало амуниции. Амуниция, как сказано выше, имеется. Но хотя амуниция не такая сверкающая как раньше, имперские штандарты сохранились. Шахматы, как и другие виды спорта в России сегодняшнего дня, выходят за рамки спорта, становясь предметом национального престижа.
      Ни на чем не основанная надменность и имперский дух, не только не выветрились, но и усилились в России. Шахматы – только малюсенький сколок организма, и было бы странно, если бы, пусть и совсем маленький орган не оказался зараженным теми же самыми микробами. И наивно полагать, что представители других стран, несмотря на личные, вполне дружеские отношения гроссмейстеров, это не ощущают и не понимают.

 

phisey: Из описания шахматистов в Вашем изложении иногда кажется, что все они 'вольнодумцы', 'вольноповеденцы'.

 

      Я не сказал бы, что все шахматисты «вольнодумцы», в них больше заметен эгоцентризм, а это не одно и то же.
      Шахматы - игра индивидуальная и развивает соответствующие черты характера. Знаю гроссмейстеров, которых ответ – «плохо, у меня вчера все домашние перемерли» – на их символический вопрос – «как дела?» - совершенно бы не смутил, и они ничтоже сумняшесь начали бы повествование о собственных проблемах и проблемках: слышат они ведь только самих себя.
      В обществе, в любой другой «нормальной» профессии тоже, разумеется, идет постоянное соревнование за продвижение на службе, получение лучших должностей, жалованья и т.д., но это происходит завуалированно, не столь явно. В шахматах же успех, благополучие, если хотите, строится непосредственно на неудаче соперника.
      «Шахматы для души нагрузка немалая и небезопасная, и недобрые эмоции вызывающая...» - сказал мне однажды Бронштейн, и с ним трудно не согласиться.

 

      «Вольноповеденцы»? Пожалуй. Мы ведь имеем дело с категорией людей, у которых нет непосредственного начальника, они не должны отчитываться никому, выбрав профессию в высшей степени неортодоксальную.
      Даже в свинцовые советские времена функционеры вынуждены были смиряться с таким поведением гроссмейстеров. Разумеется, до определенной черты и до тех пор, пока поведение, выходящее за рамки обычного советского человека, не препятствовало единственно важному для любого функционера: успеху.
      Наиболее яркий пример – Таль. Функционеры тоже закрывали глаза на его вольности, но как только Михаил Нехемьевич перестал быть чемпионом мира, как только выпал из «обоймы», Таль тоже хлебнул немало от болотных испарений советской власти.

 

phisey: Есть ли примеры шахматистов, которые успешны в бизнесе?

 

      Бизнесом в России занимаются гроссмейстеры Жоэль Лотье и Макс Длуги, хотя оба иностранцы. Первый – француз, второй – американец, ребенком уехавший в США и вернувшийся в Москву уже взрослым человеком.
      Бизнесменом очень крупного ранга является Андрей Филатов, спонсор матча на мировое первенство. Все они когда-то играли в шахматы, последний довольно серьезно, а первые два вообще были очень сильными профессионалами.
      Спонсором матча Аронян-Крамник (2012) был состоявшийся бизнесмен и кандидат в мастера из Москвы Олег Скворцов.
      Известно, что в случае перехода от шахмат к другим занятиям начинается ломка. С иглы приходится слезать, случается дискомфорт, и далеко не все могут овладеть другой профессией. Им – удалось.

 

      Назову еще голландца Йеруна Пикета, подававшего большие надежды, но десять лет назад ушедшего работать в фирму ван Остерома в Монако и, насколько я знаю, добившегося больших успехов.
      Английский гроссмейстер Дэвид Норвуд в золотые девяностые годы прошлого века сделал вполне приличные деньги, а сейчас, насколько я знаю, живет жизнью рантье, хотя еще довольно молод. Время от времени Дэвида можно видеть на каких-то шахматных турнирах, в некоторых он выступает в качестве спонсора.
      Американские гроссмейстеры - Рон Хенли, Патрик Вольф, Илья Гуревич, Александр Фишбейн. Нельзя сказать, что все они занимаются бизнесом, кто-то – брокер на бирже, другой работает в банке или в какой-то иной финансовой структуре. То же самое можно сказать о надежде английских шахмат Люке МакШэйне, но уйдет ли он из шахмат окончательно – неизвестно.

 

      Прекрасно помню испанского гроссмейстера Феликса Изету (сам Изета не любит, когда его называют испанцем: он всегда поправляет – я баск, и мечтает, что когда-нибудь будет жить в независимой стране).
      Изета довольно долго был профессионалом, потом ушел в бизнес, а теперь «возвращает свой долг шахматам», как выразился сам Феликс, и организует турниры в Сен-Себастьяне. Последний такой турнир по «бакской системе», когда соперники играют друг с другом две партии одновременно, выиграл Андрей Волокитин.

 

      А гроссмейстер Рогофф, с которым я играл еще в межзональном в 1976 году, экономист с мировым именем. Кен вспоминает о своем шахматном прошлом с очень теплым чувством и утверждает, что едва ли не каждый день думает о шахматах.

 

phisey: Из книги «Диалоги с шахматным Нострадамусом», глава про Р. Холмова:

«А меня в том же году дисквалифицировали. За что? Дело было на полуфинале первенства страны. Сидим мы, значит, Тарасов, Нежметдинов и я, выпиваем, тут две девки пришли. Ну и получается, что Рашид вроде как лишний, он старше нас с Тарасовым лет на пятнадцать был. Ты магнитофон сейчас выключи, выключи, представляешь, если моей жене на глаза это попадется… Ну, в общем, разгорячился Рашид (пьяный был, конечно), вышел на балкон, стал посуду вниз кидать, вазы, тарелки. У Нежметдинова, когда он выпивал, психозы всякие бывали, то под трамвай ложится, то еще что выкинет. Может, тогда ничего бы и не было, замяли бы шум с этими самыми тарелками, но делом заинтересовался Котов. Начал он собирать справки, что да как, дебош, милиция, а турнир-то ведь важный был – отборочный к зональному первенству страны. Короче, вызывают нас всех троих в Москву, к Родионову, был такой председатель Спорткомитета. Рашид ему прямо в ножки повалился, и его как члена партии решили помиловать, а нас с Тарасовым на год дисквалифицировали.»

- Каковы причины пьянства и расслабленности спортсменов во время шахматных соревнований (раньше и сейчас)?

 

      Можно, конечно, ограничиться коротким – душа просит! - но попробую все же ответить на Ваш вопрос. На самом деле в нем уже заключен ответ: причины пьянства в желании расслабиться.
      Не думаю, что пьянство среди шахматистов в Советском Союзе было распространено больше, чем, к примеру, среди футболистов, боксеров или гимнастов.
      Меня уверяли, что прославленный гимнаст Борис Шахлин пропускал стопочку перед выступлениями на помосте, (включая мировой и олимпийский) – чтобы снять напряжение. Не знаю, дело было давно, свидетелей сегодня, наверное, нет.
      «Тот, кто водочки не пьет, в основной состав не попадет». «Пивка для рывка, водочки для обводочки.» Это из репертуара футболистов.
      В советское время футболист, дисквалифицированный, а то и отчисленный из команды за пьянство, был явлением не столь редким. Еще больше было тех, на чье поведение закрывали глаза.
      В наши дни в России это явление встречается меньше, хотя и сейчас, уверен, есть футболисты, позволяющие себе расслабиться.

 

      «Среди Холмов и Черепков всегда я водку пить готов» – двустишие мастера Новотельнова о Рашиде Нежметдинове было известно всем тогда в шахматном мире Советского Союза. Думаю, что результаты Виталия Цешковского, к примеру, тоже могли быть выше, если бы не пристрастие к рюмке. К тому же Виталик безбожно курил. Понятно, что Цешковским список не ограничивается.

 

      «Как вы его вяжете, кто ж так вяжет, да вы вязать-то толком не умеете...» - выговаривал милиционерам Анатолий Лутиков, когда во время чемпионата страны в Москве (1969) те пытались совладать с буянившим Леонидом Штейном, после того, как гроссмейстер принял с тем же Лутиковым дозу, по западным понятиям считающуюся смертельной.
      Уверен, каждый профессионал того времени мог бы рассказать множество историй на ту же тему. Шахматные турниры длились много дольше соревнований по другим видам спорта: трехнедельные или даже месячные турниры не были в диковинку. А чем еще было заняться на протяжении столь долгого времени? Карты? Но ведь и картам нередко сопутствовала выпивка.
      Но далеко не все расслаблялись подобным образом. Людек Пахман играл в Москве в 1960 году и был приглашен на дачу Ботвинника. Чешский гросссмейстер вспоминал: «За ланчем Ботвинник спросил, можно ли налить мне бокал вина, и тут же извинился за неуместный вопрос, потому что через несколько часов я должен был играть партию. Тем не менее я принял его предложение и спросил с удивлением, а ты, Михаил, почему ничего не пьешь, ты же не играешь в турнире?» Ботвинник отвечал, что не может пить вино, потому что занят подготовкой к матч-реваншу с Талем. «Не помню, - пишет Пахман, был я на даче Ботвинника в июне или в июле, помню только что матч-реванш с Талем был назначен на весну следующего года...»
      Говоря о западных шахматистах, голландец Тимман, датчанин Ларсен, финн Вестеринен, немец Лоброн тоже могли «расслабиться», но, конечно, о конкуренции тогдашним представителям Советского Союза речи быть не могло.
      Думаю, что и сейчас «гвардейцы» из России, да и других республик постсоветского пространства, дадут немало очков вперед западникам. Здесь и традиция, да и закалка другая.
      Впрочем, о любителях «расслабиться» среди молодых шахматистов Запада не осведомлен, рискну предположить, что старые богемные повадки ушли в прошлое, и молодые по-спортивному держат режим.

 

“На борту «Леди Астор» игрался шахматный турнир. Маршрут круизного судна: Дания, Швеция, Финляндия, конечный пункт – Ленинград. За партией с Людеком Пахманом. 1982 г.”

 

phisey: Из книги «Диалоги с шахматным Нострадамусом», глава “Good As You!”:

«Тема гомосексуализма давно перестала быть в России запретной, являясь предметом дискуссий и споров. Тем не менее она и поныне воспринимается многими как низменная и неприличная. Понимая это, я не захотел все же капитулировать перед мнением знакомых и незнакомых пуристов и отказаться от размышлений на этот счет. Несмотря на возможную иронию, а то и враждебность со стороны немалой группы читателей, я решил следовать тому, что считаю правильным, даже если это противоречит моей натуре или идет вразрез с моими вкусами. Я помнил, что об одиозных вещах, когда они становятся предметом обсуждения, следует говорить без утайки и каких-либо церемоний, и старался следовать этому принципу.»

- В нескольких главах своей книги Вы затрагиваете вопросы гомосексуализма и приводите пример шахматиста советской эпохи. Можете ли что-то сказать про этот вопрос, имея в виду современных шахматистов? Может есть какая-то свежая история (байка)?

 

      В тексте, посвященном Евгению Николаевичу Рубану, я рассказал о трагической судьбе человека, которого знал лично. Хотя его случай в России сегодняшнего дня уже не является уголовно наказуемым деянием, тема эта на территории постсоветского пространства до сих пор нередко вызывает брезгливую или презрительную ухмылку. Иногда и требования радикальных мер, существовавших во времена Советского Союза.
      На Западе к этому относятся иначе: совершенно спокойно. Хотя я совсем недавно встречался с гроссмейстером, о сексуальных предпочтениях которого давно всем известно, называть его имя не стану. Именно потому, что в России тема эта все еще относится к «клубничке», ни явок, ни паролей, ни адресов Вы от меня не услышите.

 

“Евгений Рубан за партией с Генрихом Чепукайтисом, выдающимся блицором, шахматной легендой Питера.”

 

Конец первой части

 

 

Вторая часть.

 

Конференцию подготовил к публикации Валерий Аджиев (Valchess). Ответственный за шахматные фрагменты – Василий Лебедев (vasa). Верстка – Михаил Семионенков (MS), Валерий Аджиев (Valchess).

 

Предыдущие КС-конференции:

Юдит Полгар.
Левон Аронян. Часть 1., Часть 2.
Руслан Пономарев. Часть 1., Часть 2.
Петр Свидлер. Часть 1., Часть 2.
Александр Халифман. Часть 1., Часть 2., Часть 3.
Борис Гельфанд. Часть 1., Часть 2.
Марк Глуховский, Вугар Гашимов, Сергей Карякин
Александр Никитин. Часть 1., Часть 2.
Александр Грищук, Алексей Широв, Михаил Красенков.